История русского романа. Том 1
Шрифт:
Следующим прогрессивным этапом в развитии романа XIX века Белинский считает исторический, вальтер — скоттовский роман, положивший начало полной зрелости жанра романа. Полемизируя с оценкой Вальтера Скотта, сложившейся под влиянием романтической критики, Белинский утверждает, что «в эпоху величайшего торжества своего» Скотт был не понят. В его романах ценили «историческую верность нравов и костюмов», «тогда как всё дело заключалось прежде всего в верности действительности, в живом и правдоподобном изображении лиц, умении всё основать на игре страстей, интересов и взаимных отношений характеров». Эта реалистическая сторона романов Скотта не была понята большинством его подражателей. «Не подражая Вальтеру Скотту, Купер больше и лучше его жалких подражателей воспользовался открытою им новою великою дорогою в искусстве» (105–106).
Третьим этапом в развитии романа XIX века Белинский считает социальный роман, величайшими представителями которого в 40–е годы в глазах критика были Ж. Санд, а также Гоголь и Диккенс. Социальный роман, в понимании
Теория социального романа, призванного дать «анализ современного общества», его «невидимых основ» и тем самым помочь «великому акту» общественного самосознания и общественной борьбы за освобождение народных масс, — эта теория, развитая Белинским в 40–х годах, явилась творческим итогом исканий великого критика — революционного демократа в области исследования проблем современного ему романа.
Следует подчеркнуть, что на Западе в 40–е годы также получает широкое признание жанр социального романа. Однако на Западе термин «социальный роман» получил в буржуазной критике и теории литературы иную, значительно более узкую и менее глубокую интерпретацию, чем в воззрениях Белинского. Под социальным романом западноевропейская критика понимала обычно лишь один из многих, объективно возможных и реально существовавших на практике видов романа. Такой роман мог существовать наряду с романом «личным», индивидуально — психологиче- ским, в котором связь между личной и общественной жизнью оставалась нераскрытой. Социальный роман в понимании зарубежных современников Белинского — это роман, посвященный «социальному вопросу», хотя самое понимание взаимоотношения между индивидуальной психологией и социальной жизнью в подобном романе могло быть недостаточно глубоким, а намеченное в нем решение социальных проблем — иметь наивный, филантропический или мелкобуржуазно — утопический характер.
Как революционный демократ, Белинский считал обращение зарубежной и русской литературы, и в частности романа, к широкому изображению социальной жизни, к разработке вопроса о положении народа и демократических слоев населения огромным историческим шагом вперед. Он приветствовал молодого Достоевского и других романистов, муза которых, по выражению критика, «любит людей на чердаках и в подвалах» (IX, 554). Но в отличие от демократической критики Запада не один вопрос темы или выбора героев имел решающее значение для созданной Белинским теории социального романа. Не случайно в «Парижских тайнах» Э. Сю Белинский увидел не социальный роман, а «Шехеразаду»
XIX века (VIII, 168). И напротив, в глазах Белинского «Евгений Онегин» и «Герой нашего времени» были настоящими социальными романами в широком понимании этого термина, так же как «Кто виноват?» и «Обыкновенная история», ибо во всех этих романах отразился определенный исторический момент жизни и потребности русского общества. Другими словами, решающим для социального романа Белинский считал не только предмет, но и метод изображения. Социальный роман в понимании
Белинского — это роман, в котором психология личности рассматривается в органическом единстве с общественной жизнью, роман, в котором раскрывается связь между судьбой частного человека и его временем, страной, классом, народом, человечеством. Это несравненно более глубокое и универсальное, чем на Западе, понимание жанра социального романа, обоснование которого составляет огромную историческую заслугу Белинского, помогло современным ему и последующим русским романистам осуществить в своей творческой практике то органическое слияние социальной и личной, общественной и психологической проблематики, которое составляет одно из важнейших художественных завоеваний русского классического романа XIX века.
Формулируя мысль о том, что основной задачей современного ему русского и мирового романа является анализ «невидимых основ» «современного общества», участие романиста в «великом акте самосознания» его народа, Белинский с гениальной силой, творчески развил эту мысль в своих статьях о русской литературе применительно к особым условиям жизни русского общества своего времени и конкретным чертам развития русского романа своей эпохи.
Белинский показал, что только творчество Пушкина, Лермонтова и Гоголя создало в русской литературе предпосылки для превращения русского романа в подлинный поэтический анализ «современного общества». Уже повести Карамзина, писал критик, «наклонили вкус публики к роману, как изображению чувств, страстей и событий частной и внутренней жизни людей» (VII, 122). Но ни Карамзин, ни большинство его преемников еще не умели связать события «частной и внутренней жизни» с проблемами жизни русского общества, показать диалектическую взаимосвязь
Белинский раскрыл гениально не только основополагающее значение «Евгения Онегина», «Героя нашего времени» и «Мертвых душ» для истории русского романа XIX века. Он был первым внимательным и глубоким исследователем творчества молодого Достоевского, Герцена, Гончарова и других русских романистов 40–х годов. Анализируя первые произведения этих романистов, Белинский блестяще показал, с одной стороны, связь их романов с тем общим реалистическим, критическим направлением в русской литературе, которое определилось под влиянием Гоголя, а с другой стороны, индивидуальное творческое лицо каждого из них. Белинский прекрасно понял, что общее критическое по своему духу реалистическое направление писателей гоголевской школы не исключает, а, напротив, предполагает свободное развитие внутри нее многообразия индивидуальных творческих манер и стилей. Многообразие стилей русского реалистического романа послегоголевского периода, зарождение в нем в 40–е годы одновременно нескольких различных линий развития и разных творческих манер Белинский замечательно тонко и вместе с тем поразительно точно сумел уловить в своих критических отзывах о «Бедных людях» Достоевского, «Обыкновенной истории» Гончарова, «Кто виноват?» Герцена, крестьянских повестях Григоровича. Белинский первый сочувственно оценил гуманизм и [психологическое искусство Достоевского, его интерес к трагическим коллизиям жизни и к внутреннему миру «бедных людей», эпическую объективность рассказа и реалистическое богатство жизненных наблюдений, свойственное Гончарову, глубину и пытливость герценовской социальной мысли, обращение Григоровича и Тургенева к драматическому изображению жизни русского крестьянина, его столкновений с помещиком и управляющим.
Размышления над «Евгением Онегиным» и «Героем нашего времени» — произведениями, в центре которых стоит критический анализ образа «мыслящего» и «чувствующего» «современного человека», рассматриваемого в качестве представителя русского общества своей эпохи, — раскрыли для Белинского огромное значение образа центрального героя русского романа. С начала 40–х годов Белинский уделял в своих статьях и годичных обзорах русской литературы постоянное, всё возраставшее внимание проблеме критического анализа типа «современного героя». Белинский — критик изучил различные варианты образа пылкого и мечтательного героя — романтика, всесторонне исследовал этапы развития и историческое видоизменение этого образа. И он же зорко угадал и критически проанализировал зерно того типа, который в следующую эпоху прочно закрепился в сознании читателей под именем «лишнего человека». В страстной борьбе со славянофилами Белинский в 40–е годы окончательно развеял обаяние измельчавшегося к этому времени типа романтического «ленивца» и энтузиаста. Столь же суровой критике Белинский подверг и нарождавшийся в его эпоху тип черствого и ограниченного дельца буржуазной складки с его холодной рассудочностью и мнимым жизненным реализмом, чуждым всякого идеального содержания и чувства исторической перспективы. Критический анализ в статьях Белинского образа мыслящего представителя русского общества 30–40–х годов в его различных исторических и социально — психологических вариантах сыграл огромную роль для формирования центральных образов романов Гончарова, Тургенева и других романистов 40–50–х годов.
Проблему романа и повести Белинский уже в ранний период своей деятельности теснейшим образом связывал с борьбой против сословности, с борьбой за изображение литературой «жизни массы» (II, 25). В статьях последнего периода вопрос о новом, демократическом герое, о внимании к «толпе», защита права простого человека, «мужика» (X, 300) на место в литературе становятся важнейшим элементом обоснованной Белинским теории социального романа. Белинский выдвигает теперь перед русским романом и повестью в качестве одной из главных задач задачу изображения настроений, жизни и борьбы широких народных масс и их мыслящих, передовых представителей. [574]
574
О демократическом герое в эстетике Белинского см. в книге: Б. И. Бурсов. Вопросы реализма в эстетике революционных демократов. Гослитиздат, М., 1953, стр. 131–134.
Обобщающую формулировку своих взглядов на роман и повесть и на их значение для современной ему литературы Белинский дал в начале второй статьи последнего своего обзора «Взгляд на русскую литературу 1847 года». Характеристика задач русского романа и повести служит здесь введением к разбору романа Герцена «Кто виноват?» и «Обыкновенной истории» Гончарова — двух романов, которые Белинский считал крупнейшими достижениями всего демократического, гоголевского направления русской прозы 40–х годов.