История русской литературной критики. Советская и постсоветская эпохи
Шрифт:
И, наконец, имманентный, фактически игнорирующий обоих — и читателя, и писателя. Он восходил к традиции, идущей от Юлия Айхенвальда и Михаила Гершензона, и ориентировался не на внешние факторы, но на текст. Критика понималась здесь как «искусство медленного чтения»; задача виделась в том, чтобы «читать медленно, так, чтобы каждый мог увидеть, потому что каждый воспринимает это видение по-своему» [26] . Этот подход критиковался как «субъективно-идеалистический», импрессионистский и антисоциальный. Серединная точка зрения сводилась к критике формалистов за игнорирование читателя, а «марксистов» — за давление на писателя [27] .
26
Гершензон М. Видение поэта. М., 1919. С. 18.
27
См.,
Однако с разгромом «троцкистско-зиновьевской оппозиции» и утверждением у власти Сталина в 1927 году доминирующим и в перспективе победившим оказался именно инструкторский подход к критике, взгляд на нее как на наиболее эффективный инструмент литературной политики; его сторонниками были рапповцы, фактически взявшие под контроль весь литературный процесс и проводившие сталинскую политику в области литературы вплоть до своего устранения в 1932 году. В 1928-м главный рапповский журнал «На литературном посту» развернул новую дискуссию о критике.
В 1927 году Леонид Гроссман сокрушался, что истории русской критики фактически нет, что «художественная критика остается по-прежнему какой-то Золушкой в семье литературных жанров, тщетно ожидающей своего возведения в ранг полноправного словесного вида» [28] , и причина тому — «полная неопределенность материала, подлежащего изучению, и, в связи с этим, беспримерная расплывчатость понимания самого термина „критика“» [29] . Видя в критике прежде всего литературу, Гроссман писал о «назревшей необходимости создать историческую поэтику русской критики» [30] . Поэтому он выступал против смешения критики с наукой:
28
Гроссман Л. Борьба за стиль: Опыты по критике и поэтике. М.: Никитинские субботники, 1927. С. 9.
29
Там же. С. 10.
30
Там же. С. 43.
…Обращаясь к знанию, к опыту и рассудку, критика никогда не должна стремиться стать наукою. Здесь необходимо самое отчетливое и строгое разграничение. Необходимо признать, что критика не призвана заменять ни филологию, ни поэтику, ни лингвистику, ни историю литературы. У нее есть своя природа. И своя область действия […] критика не заменяет науку, не совпадает с наукой, не определяется входящими в нее элементами научности [31] .
В ходе дискуссии в журнале «На литературном посту» Гроссману оппонировал Николай Бельчиков, утверждавший, что «критик — присяжный „отбраковщик“ литературы […] Критику принадлежит право вторжения в область художественного творчества. Критик может поучать художника […] Литературная критика — жанр идеологический, а не художественный» [32] . Именно такую критику культивировали рапповцы, причем — в этом они оказались едины с «литфронтовцами» — «левой оппозицией» внутри самого РАППа. Так, один из лидеров «Литературного фронта» Анатолий Камегулов настаивал на том, что «Марксистская критика должна стать подлинным идеологическим руководителем советской литературы» [33] . По иронии, его статья называлась «О задачах советской общественности».
31
Там же. С. 18, 20.
32
Бельчиков Н. Литературная критика и ее жанр // На литературном посту. 1928. № 17. С. 39, 41, 44.
33
Камегулов А. О задачах советской общественности // Знамя. 1929. № 10. С. 177.
О том, насколько двусмысленно звучали разговоры об «общественности» в 1929 году, свидетельствует сама атмосфера горячих дискуссий о критике, во время которых как будто витало ощущение конца эпохи всяческих дискуссий [34] . Вячеслав Полонский писал о критике в понятиях, устаревающих на глазах:
Критик по своей природе является тем представителем общества, функцией которого является идеологическую борьбу разжигать, доводить ее до высокого напряжения, ставить перед обществом основные вопросы, вовлекать в их обсуждение […] Критик — это орган классового, группового самосознания [35] .
34
См.: Лежнев А. О современной критике // Литературные
35
Полонский Вяч. Заметки о критике. С. 186.
Со страниц журнала «Книга и революция» ему как будто прямо отвечала редакционная статья, подводившая итоги еще одной дискуссии о критике: «Одной из важнейших проблем литературной политики партии являются задачи действительного осуществления монополии марксистов на критику в коммунистической печати». Поскольку Горбовы, Лежневы, Тальниковы всё «пишут, им приходится отвечать. В результате наши журналы пестрят ненужными нашему читателю полемическими статьями […] Пора и на этом фронте перейти от анархии к плану» [36] . Конец «анархии» был близок.
36
Политика, литература и критика (Итоговые замечания редакции к анкете в № 12) // Книга и революция. 1929. № 15–16. С. 3.
Самыми известными практическими шагами такого перехода стал рапповский «призыв ударников в литературу», который в части критики означал создание так называемой «рабочей критики». Рассуждая о «призыве рабочих в критику», Тамара Трифонова писала:
Орабочивание пролетарской критики является одной из неотложных задач пролетарского литературного движения. Критика должна быть таким же массовым движением, каким сделалась литература. Пути формирования кадров рабочих критиков должны быть в основном такие же, как и пути воспитания пролетписателей. Начиная с массового учебно-критического кружка, рабочий читатель должен вырасти в рабочего критика [37] .
37
Трифонова Т. К вопросу о рабочей критике // Резец. (Л-д.) 1931. № 16. С. 15. См. также: Ермилов В. Дорогу рабочей критике! // Труд. (Баку.) 1928. № 1–2. С. 29.
Читатель-критик, о котором много говорили рапповцы, был лишь фигурой речи. Читатель критику не читал. Критика занималась созданием «идеального читателя» [38] и была установочной прежде всего для писателя, воздействуя через него на читателя (а не наоборот). Главным объектом этой критики был именно писатель, о чем прямо писал П. Коган:
У нашей критики не может быть другой задачи, как стать одним из факторов, может быть, даже самым могучим фактором в системе воздействия на писателя [39] .
38
См.: Добренко Е. Формовка советского читателя (гл. «Идеальный читатель»).
39
Коган П. С. Ответы на вопросы анкеты журнала «Книга и революция» // Книга и революция. 1929. № 12. С. 50.
А главный редактор журнала «Ленинград» Г. Мирошниченко предлагал процесс этого воздействия радикально спрямить, соединив в едином акте творческий процесс, критику и цензуру:
Я думаю, что критик не только тогда должен высказывать свое мнение, когда произведение вышло в свет, а и раньше, в процессе работы, т. е. писатель должен принести критику свою рукопись и вместе с ним обсудить ее, разобрать ее недостатки и, в процессе производства, исправить. Т. е. я понимаю работу критика и писателя как единый процесс. Не постфактум должен выступать критик, а еще в процессе построения, формирования вещи, т. е. в наиболее трудный для писателя момент. И писатель также должен это уяснить. Писатель должен еще в рукописи читать свое произведение критику [40] .
40
Мирошниченко Г. Литературно-творческая среда // Ленинград. 1932. № 4. С. 65.
Во время кампании против социологической школы Валерьяна Переверзева рапповцы выдвинули лозунг «За плехановскую ортодоксию», но еще задолго до того они начали переписывание теории Плеханова о двух актах марксистской критики:
Акт критики, подобно творческому акту, является социальным актом. Подвергнуть критике какое-либо произведение — это значит произвести транспонирование системы образов, вскрыть за системой образов систему идеологии, дать ей оценку и либо принять, либо противопоставить действию противодействие [41] .
41
Григорьев М. Задачи критики // На литературном посту. 1928. № 18. С. 35.