История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы
Шрифт:
Однако, подобно ему, испанскому идальго, протопоп Савелий живет в негероическое время, понуждающее деятельные натуры томиться в бездействии. "Сам не воюю, никого не беспокою и себе никакого беспокойства не вижу", – подытоживает свое жизненное положение Туберозов. Или, как абсолютно точно заметил дьякон Ахилла, размышляющий с отцом Захарием о судьбе протопопа: "Уязвлен". Уязвлен общим состоянием жизни, русской жизни.
Но даже обреченный на неосуществление своих идеалов, усугубленное отлучением от духовного поприща, Савелий Туберозов стремится успеть высказать правду о современном мире в поучении перед
События, последовавшие за обличительной проповедью, делают фигуру Туберозова почти равновеликой Аввакумовой. Как и неистовый Аввакум, герой Лескова отказывается подчиниться требованию властей "принести покаяние и попросить прощения" за содеянное. "Упрямый старик" непреклонен и по отношению к просьбе Николая Афанасьевича "смириться". И только обманный ход карлика возымел успех: Туберозов-таки подает начальству просительную бумагу, но озаглавленную с явным сарказмом, как "Требованное прошение".
Поистине трагическую личность являет собой протопоп Лескова, завершающий свой жизненный путь. Делал он это осознанно и внутренне сосредоточенно: Савелий Туберозов "собирался", иначе, "жил усиленной и сосредоточенной жизнью самопроверяющего себя духа". Итогом этого внутреннего "собирания себя" стала сцена, когда отец Захарий молит Туберозова "все им", врагам истинной веры, "простить". Однако тот и в момент смерти продолжает оставаться "бунтливым" попом: "Ту скорбь я к престолу… владыки царей… положу и сам в том свидетелем стану,…"
В первоначальном замысле Туберозов приходил к концу жизни готовым порвать с церковью. Однако увещевания редактора "Русского вестника" М. Каткова, печатавшего окончательный вариант "Соборян", возымели действие на Лескова. Он смягчил окончательную развязку. Подобно Дон-Кихоту, Савелий Туберозов тоже избавился перед смертью от "заблуждений", отошел в мир иной со словами прощения тем, которые "Божье живое дело губят". Но, главное, они оба умирают потому, что оказались лишенными возможности выполнять свое назначение на земле.
Хроникой зачитывались. По словам И. А. Гончарова, "Соборяне"… обошли и обходят "beau monde" Петербурга, что свидетельствовало о происшедшем в обществе резком переломе в отношении к Лескову. Но не обошлось и без критики в адрес писателя, дескать, по-прежнему искажавшего образы нигилистов.
Появление "новых людей" в хронике довольно символично. Оно приходится на тот момент разговора Туберозова с Дарьяновым о мире "старой сказки", когда протопоп высказывает свое желание умереть в нем, "с моею старою сказкой", и одновременно выражает опасения, что не сможет его осуществить. И как ответ на вопрос собеседника протопопа о том, "кто же может помешать" этому, из облака пыли вырастает тарантас с сидящими в нем князем Борноволоковым и его секретарем Термосесовым.
Цель прибытия петербургских гостей в патриархальную провинцию озвучивает Измаил Термосесов: "Пробирать здесь всех будем". Письмоводитель при беспринципном и бесхарактерном хозяине, он предлагает ему услуги "Серого Волка" при "Иване-Царевиче" и эту же роль с блеском разыгрывает в мире "старой сказки". Оба они – из бывших "красных", с той лишь только
Лесков изображает бывшего "нигилиста" не только развращенным циником, не гнушающимся никакими средствами в достижении цели. Главное в Термосесове – действительно волчий "оскал", усугубленный нигилистическим атавизмом "прежде все разрушить", и склонность к доносительству. Именно Термосесову принадлежит идея "хлестнуть по церкви", "подобрать и подтянуть" веру, "доказать вредность" попа Туберозова, и все это с одной только целью – зарекомендовать себя в глазах властей пригодным для получения выгодной вакансии в петербургской полиции. С образом Термосесова в хронику вошла атмосфера русской жизни 70-х годов, опознавательными знаками которой были слежка, доносы, цензура.
Осознающий неизбежность ухода патриархальной старины, Лесков завершает "Соборян" "прощанием с героями" – вначале уходят Туберозов и Бенефактов, затем Ахилла Десницын, бывший самим олицетворением жизни. Уходят старгородцы, уступая дорогу новоприбывшим героям. Старое умирало, но новое, по Лескову, не обещало ничего утешительного. Возможно поэтому после "Соборян" писатель вновь обращается к жанру исторической хроники, открытому в прошлое, которое, в отличие от настоящего, согревало надеждами на жизнедатные силы русской нации в лице таких героинь, как "народная княгиня" Варвара Протазанова и подобных ей, и вселяло веру в исторические перспективы страны.
"Отходящая Русь"
Лесков называл "Захудалый род" (1874) "любимой вещью". "Я люблю эту вещь больше "Соборян" и "Запечатленного ангела"", – признавался он в письме к А. Суворину. Как и в "Соборянах", повествование в "Захудалом роде" ведет хроникер, младшая из рода Протазановых, Вера Дмитриевна Протазанова, или княжна В. Д. П. Ее "записки", обогащенные рассказами Ольги Федотовны, княгини Варвары Никаноровны, Доримедонта Рогожина, содержательно представляют семейную хронику, воспроизводящую историю дворянского рода. Лучшие страницы родовой истории Протазановых связаны с княгиней Варварой Никаноровной – главной героиней хроники.
Смыслообразующей основой "Захудалого рода" естественным порядком выступает понятие "род", но не в его социально-историческом, а в этическом, историософском толковании – род человеческий. Это подтверждает и эпиграф, цитирующий слова из Ветхого Завета: "Род проходит и род приходит, земля же вовек пребывает" (Еккл. 1, 4), обращающие читателя к тому Вечному, что пребывает всегда: Земля, Бог [112] . Отсюда для Лескова главным в осмыслении дворянского рода является то, что обусловливает его органическую принадлежность к человеческому роду – чувство Родины, Дома, Веры, Любви, Памяти, Верности, Благодарности, Наследия…
112
Мосалева ГЛ. Поэтика Н.С. Лескова. Ижевск, 1993. С. 77.