История русской литературы XIX века. В 3 ч. Ч. 1 (1795—1830)
Шрифт:
Типичная для романтиков (и Баратынского в том числе) антитеза души и тела, разума и чувства, неба и земли становится знаком трагической духовной «болезни» современного человека, всего поколения и человечества в целом. Она неизбежно ведет в конечном итоге к гибели и исчезновению всего человеческого рода с лица земли. И тут Баратынский не только солидарен с романтиками, но и противоположен им.
«Смерть» (1828). Многие образы этого стихотворения подсказаны натурфилософией Шеллинга и любомудров 224 , в нем Баратынский перестраивает традиционную романтическую ситуацию. Для романтиков смерть означает гибель тела, крушение гармонии тела и духа. Тем самым она уничтожает равновесие между бесконечностью души и конечностью тела. Для Баратынского, напротив, смерть — сила созидательная, гармоничная, примиряющая. Он смотрит на смерть не с личной точки зрения, а с отвлеченной — с точки зрения надличной целесообразности:
«Последняя смерть» (1827). В этом стихотворении та же тема развернута по-иному и получает натурфилософское истолкование. С точки зрения Баратынского, всякое нарушение хрупкого и зыбкого равновесия между духом и телом, земным и небесным ведет к неизбежной гибели человечества. Условие его пребывания на земле — гармоничное единство с бытием. Оно существовало в тот момент, когда природа родила человека. Это было идеальное состояние, «отчизна давняя», о которой человек вспоминает и которая тревожит его воображение. В это время человек не выделился из мироздания, из бытия, а составлял с ним одно нераздельное целое, когда он сам был природой, естеством. Однако по воле рока человек родился как сын природы и как ее отрицание. Он сразу отделился из природы и противопоставил ей себя, свой разум, свой дух. Он захотел покорить природу и властвовать над ней. Так была написана его судьба на небесах. Значит, источник гибели — в заранее предопределенном развитии человечества как общности и человека как отдельного существа. Путь человечества, согласно Баратынскому, лежит не к «золотому веку», а к катастрофе и уничтожению рода. Успехи человечества по овладению природой — ступени к его гибели.
Хотя Баратынский строит собственную философскую проблематику в соответствии с натурфилософией, разделяемой романтиками-любомудрами, его выводы не совпадают с конечными итогами размышлений любомудров. Баратынский и здесь идет своей дорогой. Сначала перед мысленным взором поэта возникает праздничный мир, «дивный сад» — «разума великолепный пир». В нем запечатлены характерные мечтания просветителей, торжество наук и искусств. Казалось, разум человека победил природу, и человек может наслаждаться дарами «просвещенья». На самом деле это пиррова победа — господство разума над природой привело к гибели тела. Разум отъединился от тела, тело поссорилось с душой, гармония распалась, гипертрофия разума обрекла человечество на физическое бессилие и бездейственную фантазию («И умственной природе уступила Телесная природа между них...»).
Идея романтиков о слиянии человека со Вселенной в этом стихотворении и во всей философской лирике Баратынского терпит полный крах. Человек, призванный достичь высот духа, оказывается неспособным на это: он гибнет в тот момент, когда, казалось, стал чист духом, когда его разум возобладал над природой. Здесь подвергается сомнению романтическая идея бесконечности и бессмертия не имеющей вместилища души. Жизнь Земли после гибели человека продолжает свое существованье, но она никому не нужна, величественно пустынна и грустна. Без человека бытие Земли, как и вообще Вселенной, теряет всякий смысл. Земля предстает заброшенной планетой, и ее жизнь не оправдана. Таков торжественно-скор-бный вывод Баратынского, выраженный интонацией величавого раздумья и «высокой» лексикой:
И тишина глубокая вослед Торжественно повсюду воцарилась.
И в дикую порфиру древних лет Державная природа облачилась.
Величествен и грустен был позор Пустынных вод, долин, лесов и гор. По-прежнему животворя природу,
На небосклон светило дня взошло;
Но на земле ничто его восходу Произнести привета не могло.
Один туман над ней, синея, вился И жертвою чистительной дымился.
Однако такой взгляд был одновременно и возвышением человеческой личности. Именно человек становится у Баратынского равным Вселенной. Его слабый и замкнутый в узкие пределы дух придает ей смысл.
«К чему невольнику мечтания свободы?» (1833). Поэзия Баратынского — это вечный спор человека, наделенного могучим умом и сильными чувствами, с законами бытия. Человеку, который заранее знает, что никогда не изменит роковые предначертания, казалось бы, надо смириться, послушно согласить «свои мечтания со жребием своим». Так развивается поэтическая тема вечного миропорядка в стихотворении «К чему невольнику мечтания свободы?», одном из самых характерных и самых драматичных у Баратынского. Но именно в этом стихотворении происходит слом поэтической мысли. Вслед за элегическим раздумьем об общем миропорядке (Баратынский редко посягал на общественно-социальное устройство, его интересовали законы бытия), об извечных мировых началах, кладущих предел стихийной «воле» природы и «мятежным мечтам» человека, Баратынский неожиданно открывает новую грань своей мысли:
Безумец! не она ль, не вышняя ли воля Дарует страсти нам? и не ее ли глас В их гласе слышим мы?
Разумность «рабов», их готовность послушно «соглашать
О, тягостна для нас
Жизнь, в сердце бьющая могучею волною И в грани узкие втесненная судьбою.
Последний период творчества (1833—1844). Книга стихотворений «Сумерки» (1842). В «Сумерках» поэтические идеи Баратынского о грядущей судьбе человека и человечества окрашены глубоким трагизмом. В отличие от своих современников Баратынский считал, что «золотой век» человечества давно миновал, поэтому надо готовиться не к тому, чтобы радостно встречать счастливое будущее, содействуя процветанию настоящего, а к мужественному, достойному человека, гордому приятию конца. Теперь эта проблема касается уже не каждого отдельного человека, перед которым она однажды неминуемо встанет в роковой верховный час перед его смертью, но всего человечества, обреченного на гибель.
Регресс человечества выражается в том, что люди уходят от природы. В новой книге Баратынский уносился мечтой в те времена, когда духовная жизнь была первобытно непосредственной, органичной и естественной, представляла единое целое с физической жизнью, когда материальное было духовным, а духовное — материальным. Дух и плоть в те баснословные времена пребывали в синкретическом состоянии. Тогда мир был юн и творчески способен к созиданию духовной красоты — главного своего богатства. Довольствуясь малыми материальными потребностями, человечество в избытке производило духовное и душевное богатство. Однако гармония чувства и разума, тела и души, человечества и природы распалась, и тогда исчезло творческое начало — атрибут и прерогатива природы. Творческое начало — это возможность производить духовные богатства. Тело (плоть) лишено творческой духовной производительности — им наделен дух. Однако дух, распавшийся с телом и поставленный ему в услужение, принимает извращенные и искаженные формы. Он может вести к расцвету положительных и полезных для тела знаний и наук, но не может производить самого главного — духовных ценностей и, следовательно, никак не приближает духовного расцвета человечества. Он не выполняет свою основную задачу — сделать человечество более нравственным, более гуманным и более совершенным. Он не преображает земную жизнь и не может внести в нее красоту. Напротив, односторонне направленный, он отдаляет человечество от истинного процветания. Значит то, что считается прогрессом, — расцвет наук, расширение торговли, — на самом деле с более широкой, философско-ис-торической точки зрения является регрессом и демонстрирует упадок духа. Свидетельство этому — исчезновение поэзии, искусств, красоты, в которых и воплощена могучая творческая духоподъемная сила человечества, влекущая его к совершенству. Наивные и недальновидные люди полагают, что прогресс заключается лишь в обилии материальных благ. Нет ничего страшного, утверждают они, в том, что поэзия и искусства угасают и умирают, это никак не сказывается на развитии человечества. Баратынский думал иначе. Он вопрошал: зачем нужна бездуховная и бессмысленная Вселенная? зачем живет тело, если умер дух? так ли уж безопасно презрительное отношение к красоте и к духовности?
«Приметы» (1839). Стихотворение вошло в книгу «Сумерки». В нем противопоставлены «ум» и «чувство» («...чувство презрев, он доверил уму...»), наука, знания, изыскания и откровение, непосредственное прозрение и насильственное познание. Изучение природы только тогда плодотворно и духовно оправдано, когда природа сама открывает свои тайны, когда она отвечает на любовь человека к ней любовью и дружелюбной заботой. Если же человек понуждает природу раскрыть ее «сердце» («пытает» ее — «Пока человек естества не пытал...»), то это не что иное, как «суета изысканий». Было бы неверно понять Баратынского так, будто он против науки, индустриального или, как теперь говорят, технического прогресса. Но поэт сомневается в том, что именно в материальном благополучии, а не в духовном и нравственном богатстве человечества состоит его истинная цель и что ради материальных ценностей нужно пренебречь ценностями духовными или забыть о них. Точно так же Баратынский против того, чтобы отдать предпочтение духу перед телом.