История русской литературы XX века (20–90–е годы). Основные имена.

Кормилов С. И.

Роман имел в рукописи два названия — «Записки покойника» и «Театральный роман». При первой журнальной публикации романа (1965) К. Симонов, принимавший участие в его судьбе, счел, что «лучше издать «Театральный роман», чем не издать «Записки покойника». Однако, судя по дневнику Е.С. Булгаковой, в доме Булгаковых безусловное предпочтение отдавалось первому названию. Оно, как и предваряющий роман рассказ «издателя» о самоубийстве автора записок, кинувшегося с Цепного моста в Киеве вниз головой, призваны были метафорически обозначить как ситуацию, в которой был задуман и создавался роман, так и трагическую коллизию творческой судьбы Булгакова в целом.

В 1937 г. Булгаков прервал работу над «Записками». Вторая часть романа, которая должна

была быть посвящена репетициям и премьере «Черного снега», состоит всего из двух глав, «Записки» обрываются как раз тогда, когда наступает самый напряженный момент в развитии отношений Максудова с театром. Роман не был завершен и был опубликован как часть рукописного наследия писателя.

В центре романа личность художника, его исповедь, посмертные записки Сергея Леонтьевича Максудова о борьбе за право открыться миру, донести до слушателя, читателя, зрителя открывшуюся ему истину.

В основе внешнего сюжета лежит полная драматизма история взаимоотношений автора «Записок» с литературной и театральной средой своего времени. Максудов, как и Булгаков, выбирает для себя мудрую позицию — он старается быть в стороне от литературных скандалов, шумных полемик, избегает многолюдных писательских собраний. Отворачиваясь от литературной среды, признавая общение с ней нестерпимым для себя, Максудов, подобно Булгакову, ищет в мире театра последнее прибежище: «Это мир мой!» И переживает горькое разочарование. Он уходит из жизни (и финал его судьбы соотносится с поразившим Булгакова самоубийством Маяковского), осознав, что рассудочность, подчинение искусства придуманной головной «системе проникло и в тот единственный мир, который он считает своим.

Впервые тема судьбы художника и сопровождающий ее комплекс мотивов: мотив высокой ценности творческой личности, ее избранности, непреодолимой жажды творческой самореализации, мотив квазитворческой литературной среды, мотив подчинения искусства «системе», мотив болезни, связанной с переходом из мира творческого уединения в мир квазилитературы, мотив неузнанности большого художника, невостребованности творческого дара, а также принцип автобиографичности, сближенности автора и героя и «записки» как принцип повествования, выдвигающий на первый план мировосприятие творческой личности, — определились еще в «Записках на манжетах» (1923). Но «Записки на манжетах» рождались в момент веры художника в свою творческую судьбу, а в «Записках покойника», подводящих итог борьбе за право быть, трагическая гротескность ситуации выглядит безысходной.

«Записки покойника», как и большинство произведений Булгакова, не поддаются однозначному жанровому определению. В поисках истоков жанровой природы романа исследователи указывают, например, на мениппейную природу «Записок», их связь со смеховой культурой, одним из проявлений которой были в начале века мхатовские «капустники». Как литературная среда, так и представители среды театральной даны в восприятии «стороннего» человека, что придает особую абсурдность ситуации. Образы и коллизии «Записок покойника» шаржированы, гиперболизированы, но общая картина далеко не однозначна. Булгаков, вынужденный уйти из Художественного театра, отнесся к нему, как к любимой женщине, покинувшей его: он продолжал любить «свой театр» и в то же время ненавидел его, называя «кладбищем своих пьес». Это двойственное отношение определило сочетание иронии и лирики, пронизывающее рассказ о «романе» с театром.

Воссозданию романа с театром сопутствует «роман о романе» и «роман о спектакле». По словам А. Вулиса, в романе представлен «симбиоз» «художественного произведения с историей «производственного» процесса, результатов творчества с творческой лабораторией», история превращения реальности в роман, романа в пьесу, пьесы в спектакль.

С неменьшим основанием можно говорить об автобиографической природе романа, о его трагической исповедальности. В замысел Булгакова входит задача возбудить у читателя потребность сопоставить трагедию Максудова и сопутствующие

ей обстоятельства с его собственной трагедией. Автобиографизм присущ всем произведениям Булгакова, «Запискам покойника» — в особой степени. Хотя в предисловии к роману Булгаков демонстративно отвергает возможность отождествления себя с Максудовым, это отречение автора от героя никак нельзя принять за чистую монету. Вопреки ему Булгаков вводит в судьбу Максудова важные реалии собственной биографии. Такова, например, работа будущего писателя в «Гудке». Рассказывают, что Станиславский на вопрос, работает ли театр с рабочими авторами, «не без гордости» ответил: «Как же, как же, разве вы не знаете, что у нас идет пьеса железнодорожника Булгакова и готовятся еще две пьесы железнодорожников».

Максудов до того, как стать профессиональным литератором, так же занят газетной поденщиной в газете «Вестник пароходства», как и Булгаков первых московских лет, и только по ночам может отдаваться творческой деятельности. Изображая быт Максудова, Булгаков, утрируя, использует детали собственной неустроенности по приезде в Москву (диван, обивка распорота, из середины торчит пружина; на лампочке — газетный абажур). В сюжете романа переплетается реальная канва создания и публикации «Белой гвардии», а также история превращения романа в пьесу «Дни Турбиных» с ситуациями и настроениями, которые сопутствовали репетициям «Мольера», приведшими к разрыву автора с МХАТом.

У большинства наиболее важных коллизий «Записок покойника» и персонажей, связанных с миром литературы и жизнью театра, есть свои протосюжеты и прототипы. История неожиданного появления «непроходимого» романа на страницах журнала «Родина», столь же неожиданно прекратившего свое существование, ситуации с пропажей тиража и исчезновением издателя Рвацкого воссоздают факты творческой истории «Белой гвардии», а перипетии взаимоотношений Максудова с «основоположником» и деятелями Независимого театра без труда соотносимы с дружбой — враждой Булгакова с Художественным театром. При этом драматизм, который определился уже в момент первой встречи драматурга с театром, многократно усилен в «Записках покойника» тем, что история постановки «Черного снега» соотносится не только с пережитым Булгаковым в момент сценического рождения «Дней Турбиных», но и с выпавшими на его долю позднейшими испытаниями, приведшими к спору и разрыву с театром во время репетиций «Мольера».

Соотнесенность двух реальностей — автобиографической и художественной — должна создать своего рода вольтову дугу, напряжение от которого питает творчество Булгакова. Эта двуполюсность художественной мира делает Булгакова характерным представителем искусства своего века, художником, чья личная судьба представляет собой не менее значительный эстетический факт, чем его творчество, художником, способным, если воспользоваться пророческими словами Брюсова, произнесенными им еще в начале столетия, творить «не только стихами, но и каждым часом своей жизни, каждым чувством, — своей любовью, своей ненавистью, достижениями и падениями».

Сопряженность двух реальностей позволяет превратить частную историю о талантливом писателе и драматурге и его столкновении с завистниками, недоброжелателями и тираном — режиссером в миф о художнике и его извечно трагической судьбе.

Замысел «Мастера и Маргариты» Булгаков относил к 1928 г. Существует несколько редакций романа. Последняя полная редакция начата в ноябре 1937 г. Последний раз Булгаков работал над «Мастером и Маргаритой» 13 февраля 1940 г.

Мир булгаковского романа ярок и блестящ, в нем сатана выдает себя за профессора черной магии и разгуливает по Москве; «громадный, как боров, черный, как сажа» кот разъезжает на трамвае и устраивает дебош в Торгсине; обычный берет становится черным котенком, а червонцы — этикетками с бутылок «Абрау — Дюрсо». Писатель «карнавализирует» мир романа, выводя на подмостки то героев библейской легенды, то «нечистую силу», то романтических любовников, то чинуш и мещан своего времени.