История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции
Шрифт:
В 1930 г. в моём политическом сознании и социальном самочувствии наступает большая депрессия. Социальной подоплёкой этой депрессии является ликвидация кулачества как класса. Моё восприятие этого процесса выражено в стихотворении «Холодная весна», прилагаемом к настоящему протоколу допроса и написанном летом 1932 г. после моего возвращения из Крыма. К этому времени у меня возникает чувство социальной загнанности, которое усугубляется и обостряется рядом столкновений личного и общественно-литературного порядка…» (Цит. по: Шенталинский В. Рабы свободы в литературных архивах КГБ. М., 1995. С. 232–233).
Вот это стихотворение полностью:
Холодная весна. Бесхлебный, робкий Крым.Как был при Врангеле,Мандельштам написал о том, что видел собственными глазами, и не скрывает своего впечатления от страшных картин увиденного.
Но вернёмся к хронологическому порядку повествования. Сначала о полемике О. Мандельштама против символистов и о своих творческих раздумьях. В 1919 году О. Мандельштам написал статью «Утро акмеизма», в которой поддерживает тезисы Н. Гумилёва о гибели символизма, отказавшегося от реальности (Мандельштам О. Собр. соч. Т. 2. Нью-Йорк, 1971. С. 324). В статье «О природе слова» (1921–1922) О. Мандельштам продолжает развенчивать ос новоположников символизма: «Положение Бальмонта в России – это иностранное представительство от несуществующей фонетической державы, редкий случай типичного перевода без оригинала. Хотя Бальмонт и москвич, между ним и Россией лежит океан. Это поэт совершенно чужой русской поэзии…» (Проза поэта.
С. 201). Поэт не должен быть выше общества, писал Мандельштам в статье о Вийоне (Аполлон. 1913. № 4).
В статье «О собеседнике» О. Мандельштам продолжает выступать против символизма (Аполлон. 1913. № 2). И наконец, вступает в полемику в альманахе «Дракон» (1921), в котором (споры остались позади, наступило новое время) были напечатаны как акмеисты Гумилёв, Мандельштам, Георгий Иванов, так и символисты Александр Блок, Андрей Белый, Фёдор Сологуб. Альманах завершается статьёй Мандельштама «Слово и культура», в которой выражено и отношение к революции: «Социальные различия и классовые противоположности бледнеют перед разделением ныне людей на друзей и врагов слова… Отделение культуры от государства – наиболее значительное событие нашей революции. Процесс обмирщения государственности не остановился на отделении церкви от государства, как его понимала французская революция. Социальный переворот принёс более глубокую секуляризацию. Государство проявляет к культуре то своеобразное отношение, которое лучше всего передаёт термин терпимость. Но в то же время намечается и органический тип новых взаимоотношений, связывающий государство с культурой наподобие того, как удельные князья были связаны с монастырями. Князья держали монастыри для совета. Этим всё сказано» (Проза поэта. С. 184).
В это время Осип Мандельштам женился на двадцатилетней Надежде Хазиной, дочери присяжного поверенного при Киевском окружном суде, девушке образованной, начитанной, современной. Через много лет в своих воспоминаниях о Мандельштаме она написала просто: сблизилась, «сошлась» с Осипом, зарегистрировались в загсе, но документы о браке тут же потеряли. Жизнь у них была не простой, Осип увлекался женщинами, порой у них возникали конфликты. Осип ушёл к Ольге, Надежда хотела уйти к Т. Мимолётность уходила, и брак возобновлялся с новой силой, но Надежда Яковлевна детей не хотела иметь (См.: Мандельштам Н. Воспоминания. М., 1999. Мандельштам Н. Вторая книга. М., 1999). И оба вновь отдавались искусству. О. Мандельштам внимательно всматривался в текущую русскую литературу, писал о Хлебникове, Северянине, о Блоке, многое пугало его в новаторских поисках. О Северянине он писал: «Чудовищные неологизмы и по-видимому экзотически обаятельные для автора иностранные слова пестрят в его обиходе. Не чувствуя законов русского
Во всём, что касалось вопросов стиля, ритмики, образности, он был удивительно осторожен: ни одного открытого разрыва с прошлым. Представляя себе Блока как новатора в литературе, вспоминаешь английского лорда, с большим тактом проводящего новый билль в палате» (Там же. С. 273. Статья была напечатана в 1922 году в журнале «Россия» И. Лежнева). Анализируя поэму Блока «Кармен», О. Мандельштам пишет: «Тяжёлый трехдольник Некрасова был для него величав, как «Труды и дни» Гесиода. Семиструнная гитара, подруга Аполлона Григорьева, была для него не менее священна, нежели клссическая лира. Он подхватил цыганский романс и сделал его языком всенародной страсти… Он жадно расширял и углублял свой внутренний мир во времени, подобно тому, как барсук роется в земле, устраивая своё жилище, прокладывая для него два выхода» (О поэзии. М., 1928. С. 59). В это же время О. Мандельштам выделял в ряду символистов Вячеслава Иванова, считая его более народным и доступным, чем другие русские символисты. Внимательно изучал поэзию В. Хлебникова, который «возится со словами, как крот, – между тем он прорыл в земле ходы для будущего на целое столетие» (Проза поэта. С. 197).
Второй сборник стихотворений Tristia («Скорбные песни», так называлась книга сосланного из Рима Публия Овидия Назона (43 до н. э. – ок. 18 н. э.), стихи 1916–1921 годов, вышли в Германии без ведома автора, собрал их и издал известный поэт Михаил Кузмин). Н.Н. Пунин в рецензии на сборник Мандельштама утверждал, что здесь отразилось поэтическое сознание, «когда свет предыдущего дня, приведший однажды мир в порядок, погас» (Жизнь искусства. 1922. 17 октября).
«Прославим, братья, сумерки свободы, – / Великий сумеречный год… / Восходишь ты в глухие годы / О солнце, судия, народ», – писал О. Мандельштам в мае 1918 года.
«О, этот воздух, смутно пьяный, / На черной площади Кремля! / Качают шаткий «мир» смутьяны, / Тревожно пахнут тополя», – и в этом стихотворении Мандельштам беспокоится о том, что закрываются «запечатанные соборы», Успенский, Благовещенский, «Архангельский и Воскресенья», но чувствуется, что «Повсюду скрытое горенье, / В кувшинах спрятанный огонь…» (Мандельштам О. Избранное. СПб.: Паритет. 2008. С. 91).
О. Мандельштам протестует против всего античеловеческого, против слома устройства обычной жизни, со всеми её достоинствами и недостатками, уж так сложилась жизнь, ломка её – бьёт по сердцу человека, нарушая его права.
В 1928 году у О. Мандельштама вышел сборник «Стихотворения», куда вошли стихи из сборника Tristia, цикл стихотворений «1921–1925», новые стихотворения.
«Стихотворения» не вышли бы, если бы не помощь Н.И. Бухарина. «Всеми просветами в своей жизни О. М. обязан Бухарину, – писала Н. Мандельштам. – Книга стихов 28-го года никогда бы не вышла без активного вмешательства Николая Ивановича, который привлёк на свою сторону ещё и Кирова. Путешествие в Армению, квартира, пайки, договора на последующие издания, не осуществленные, но хотя бы оплаченные, что очень существенно, так как О. М. брали измором, не допуская ни к какой работе, – все это дело рук Бухарина. Его последний дар – переезд из Чердыни в Воронеж… О. М. случайно узнал на улице про предполагаемый расстрел пяти стариков и в дикой ярости метался по Москве, требуя отмены приговора… Приговор отменили, и Николай Иванович (Бухарин. – В. П.) сообщил об этом телеграммой в Ялту, куда О. М., исчерпав все свои доводы, приехал ко мне» (Воспоминания. С. 134–135).
В 1928 году в Ленинграде выходит сборник статей «О поэзии».
В 1925 году в Ленинграде выходит автобиографическая повесть «Шум времени», и там же в 1928 году – повесть «Египетская марка». Мандельштам занимается переводами с иностранных языков. Сложилась такая литературная обстановка, когда честную и объективную прозу и поэзию невозможно стало писать, а главное – печатать. В ноябре 1933 года О. Мандельштам написал стихотворение о Сталине как виновнике подобной обстановки и читал его в широких кругах литературной общественности.