История русской семиотики до и после 1917 года
Шрифт:
Заложив именно эту характеристику в основание своей теории, О.Э.Мандельштам пытается построить на ней же разграничение поэтической и прозаической коммуникации. "Разница между литературой и поэзией следующая: литератор всегда обращается к конкретному слушателю, живому представителю эпохи. Даже если он пророчествует, он имеет в виду современника будущего. Литератор обязан быть "выше", "превосходнее" общества. Поучение -- нерв литературы. Поэтому для литератора необходим пьедестал. Другое дело поэзия. Поэт связан только с провиденциальным собеседником. Быть выше своей эпохи, лучше своего общества для него не обязательно.
С чем связано подобное "отталкивание" собеседника? О.Э.Мандельштам пытается сформулировать свое наблюдение, опираясь на законы коммуникации:
"Если я знаю того, с кем говорю, -- я знаю наперед, как отнесется он к тому, что я скажу -- что бы я ни сказал, а следовательно, мне не удастся изумиться его изумлением, обрадоваться его радостью, полюбить его любовью. Расстояние разлуки стирает черты милого человека. Только тогда у меня возникает желание сказать то важное, что я не мог сказать, когда владел его обликом во всей реальной полноте. Я позволю себе сформулировать это наблюдение так: вкус сообщительности обратно пропорционален стремлению заинтересовать его собой. Не об акустике следует заботиться:
она придет сама. Скорее о расстоянии. Скучно перешептываться с соседом. Бесконечно нудно буравить собственную душу. Но обменяться сигналами с Марсом -- задача, достойная лирики, уважающей собеседника и сознающей свою беспричинную правоту" (Там же. С.53-54).
Мандельштам о собеседнике 121
Перед нами вновь возникает определенный "деконструктивизм". Если ОПОЯЗ убирал в тень смысловую сторону, выпячивая сущность поэтического языка, то здесь тот же вариант получается избеганием ориентации на собеседника, но уже на смысловом уровне. То есть мы видим практически сходную идею, но только более утонченного порядка. Ведь и в наше время мы с подозрением относимся к произведениям, эксплуатирующим злобу дня.
В 1915 году Н.Радлов написал: "теперь наше искусство боится современности. Мы считаем злободневность очень опасным путем. Может быть, это и так, но бывают минуты, когда "день" становится "историческим днем" и пройти мимо его "злобы" -- трусость. Мы привыкли видеть, как современные темы питают суррогат искусства, вся ценность которого именно в злободневности, и боимся запачкать сближением с ним настоящее высокое художество" (Радлов И. Будущая школа живописи // Аполлон.
– - 1915.
– No 1. С. 14-15). Он же подчеркивает следующее: "Пропасть между зрителем и художником, существование которой неоспоримо, образовалась естественно, с тех пор, как в процессе художественного творчества на первый план выступила личность" (Там же. С.16).
В работе "Утро акмеизма" (временем ее создания считается 1912 или 1913 год) О.ЭМандельштам требует вернуть смысл слова: "Для акмеистов сознательный смысл слова, Логос, такая же прекрасная форма, как музыка для символистов. И, если у футуристов слово как таковое еще ползает на четвереньках, в акмеизме оно впервые принимает более достойное вертикальное положение и вступает в каменный век своего существования" (Мандельштам О.Э. Слово и культура. С.169).
В этой статье есть интересное исправление, сделанное самим О.Э.Мандельштамом, в книге из библиотеки Е.Я.Хазина (см. там же, с.298): "я говорю в сущности сознанием, а не словом"
история до 1917 года 122
слова. Таким образом, если смысл считать содержанием, все остальное, что есть в слове, приходится считать простым механическим привеском, только затрудняющим быструю передачу мысли. Медленно рождалось "слово как таковое". Постепенно, один за другим, все элементы слова втягивались в понятие формы, только сознательный смысл, Логос, до сих пор ошибочно и произвольно почитается содержанием. Логос требует только равноправия с другими элементами слова" (Там же. С.168).
В "Разговоре о Данте" (написанном в 1933 году, впервые изданном в 1967 году) О.Э.Мандельштам возвращается к проблеме смысла: "Когда мы произносим, например, "солнце", мы не выбрасываем из себя готового смысла -это был бы семантический выкидыш, -- но переживаем своеобразный цикл. Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны. Произнося "солнце", мы совершаем как бы огромное путешествие, к которому настолько привыкли, что едем во сне. Поэзия тем и отличается от автоматической речи, что будит нас и встряхивает на середине слова. Тогда оно оказывается гораздо длиннее, чем мы думали, и мы припоминаем, что говорить -- значит всегда находиться в дороге" (Там же. С.119).
Рассуждая "О природе слова" (1922), О.Э.Мандельштам выходит на понятие символа: "В эллинистическом понимании символ есть утварь, а потому всякий предмет, втянутый в священный круг человека, может стать утварью, а следовательно, и символом. Спрашивается, нужен ли поэтому сугубый, нарочитый символизм в русской поэзии, не является ли он грехом против эллинистической природы нашего языка, творящего образы, как утварь, на потребу человека? По существу нет никакой разницы между словом и образом. Символ есть уже образ запечатанный; его нельзя трогать, он не пригоден для обихода" (Там же. С.64-65).
Русские символисты, как считал О.Э.Мандельштам, открыв образную природу слова, "запечатали все слова, все образы, предназначив их исключительно для литургического употребления. Получилось крайне неудобно -ни пройти, ни встать, ни сесть. На столе нельзя обедать, потому что это не просто стол. Нельзя зажечь огня, потому что это может значить такое, что сам потом не рад будешь. Человек больше не хозяин у себя дома. Ему приходится жить не то в церкви, не то в священной роще друидов, хозяйскому глазу человека не
Мандельштам о собеседнике 123
на чем отдохнуть, не на чем успокоиться" (Там же. С.65-66).
Поэтический язык -- постоянный объект внимания О.Э. Мандельштама. В "Заметках о поэзии" (1923) он замечает: "Поэтическую речь живит блуждающий, многоосмысленный корень. Множитель корня -- согласный звук -- показатель его живучести. Слово размножается не гласными, а согласными. Согласные -- семя и залог потомства языка. Пониженное языковое сознание -- отмирание чувства согласной" (Там же. С.69).