История «Солнечного Ветра»
Шрифт:
В ночь с шестнадцатого на семнадцатое марта два эскадрона «Шершней», находившихся в резерве, а потому не участвовавших в дневных вакханалиях, и оба «Каракурта» нанесли удар по аэродромной сети японских островов, не делая различий между гражданскими и военными объектами. И все, больше никто и никуда не летал, даже если было очень надо. Парализованным оказалось и пассажирское сообщение Японии со всем остальным миром, но мне это было безразлично. На войне как на войне.
В результате резко упростившейся воздушной обстановки Сеул был освобожден уже к полудню семнадцатого марта, но еще накануне ночью «правительство» Ли Сын Мана и командование американским оккупационным контингентом бежали в Пусан. Однако далеко убежать у них не получилось. Уже рано утром два звена «Шершней» настигли и отштурмовали правительственную автоколонну, после чего высадившийся десант без всякой пощады добил выживших, а диктатору Ли Сын Ману, приспешнику японских и американских оккупантов даже оказали особое уважение, отрезав его глупую голову.
Данный персонаж был в первую очередь примечателен давними приятельскими отношениями с президентом Эйзенхауэром, с которым они вместе учились в Вест-Пойнте. Сначала в 1936 году Кларк помог будущему главнокомандующему американскими силами в Европе и президенту, способствовав переводу того из филлипинской дыры в базу Форт-Льюис на территории США, а потом Эйзенхауэр со страшной силой двигал карьеру Уэйна Кларка, хотя другие американские генералы были о том далеко не лучшего мнения. Генерал Омар Брэдли писал, что назначение Кларка командующим 5-й армией накануне высадки в Италии было не лучшим выбором, так как тот не имел командного опыта. Негативно отзывался о Кларке и другой американский герой войны, Паттон, называвший его скользким типом и полагавший, что того больше интересует собственная карьера, чем победа в войне. В одном из своих писем Паттон писал, что все, кто служит под началом Кларка, постоянно рискуют, и что он хотел бы, чтобы с Кларком что-нибудь случилось.
Характеристика, какую этому человеку дал его начальник и предшественник на посту начальника штаба сухопутных войск армии США генерал Джейкоб Диверс: «холодный, утончённый, высокомерный, эгоистичный, умный, изобретательный, очень амбициозный офицер» тоже может звучать похвалой только в устах профессионального карьериста. Обычно (в военном деле в особенности) за таким набором качеств будет стоять большая кровь как собственных солдат, которых не будут жалеть тратить в невероятных количествах, так и гражданского населения на противоположной стороне. Такие генералы будут убивать каких-нибудь немцев, итальянцев, русских, японцев, корейцев миллионами, и все это просто ради скорейшего продвижения карьеры, да и просто похвалы от начальства. Поэтому когда эту тварь, в дополнение ко всему оказавшуюся лютым антикоммунистом, в совершенно обалдевшем состоянии притащили ко мне в Тридесятое царство, я показал ему свежий, только что оструганный осиновый кол, сказал: «Это для тебя», после чего отправил в разработку в ведомство Бригитты Бергман. Пусть пока поживет, а потом, в целях предостережения всем прочим американским деятелям, я намерен отправить его прямо в Овальный кабинет Белого Дома нанизанным на этот кол будто жук на булавку. Заслужил.
Дальнейшие три дня – восемнадцатого, девятнадцатого и двадцатого марта – ознаменовались спецоперацией «охота за штабами», во время которой мои «Шершни» метались над вражескими тылами, начиная дело со штурмового удара и заканчивая высадкой десанта остроухих, подвергавших выживших штабных чинов тотальному беспощадному истреблению. Никакие другие начальственные пленные, за исключением генерала Кларка, на этой войне мне были не нужны. Операция не просто так получила название «Тополиный пух»: вся американская мощь, не только в азиатско-тихоокеанском регионе, но и везде, должна была по ее итогам разлететься прахом по ветру.
Единственным случаем, когда я пустил в ход свои войска, были операции по освобождению концлагерей, в которых содержались корейско-китайские военнопленные, а также гражданские лица, неблагонадежные с точки зрения американских оккупантов и их прихвостней. Поскольку в лагере под Сеулом в самый канун его освобождения имел место инцидент с массовым расстрелом заключенных, я изменил свое отношение к неучастию в наземных операциях. В ночь с двадцатого на двадцать первое число лагерь под Пусаном после штурмового удара «Шершней» атаковал спецбатальон, составленный из прибившихся ко мне окруженцев сорок первого года и возглавляемый одним из героев обороны Брестской крепости капитаном Кижеватовым, а лагеря на острове Коджедо и Чечжудо работали спецбатальоны капитана Коломийцева и гауптмана фон Баха. Задача – простая как мычание: охрану истребить, не делая исключения ни для одного человека, заключенных освободить и через отрывшиеся порталы направить в Тридесятое царство, откуда желающие вернутся на освобожденную территорию, а остальных, если они не сотрудничали с оккупантами и их подручными, я расселю у себя в мире-Метрополии. Лишними эти люди мне не будут.
Не все способны ужиться в одном государстве с экзальтированным товарищем Кимом, и в то же время мои взгляды на истинно справедливое устройство общество гораздо шире. На эту мысль меня навели стекающиеся к Пусану потоки южнокорейских беженцев, а также анализ результатов психосканирования этой биомассы, который мне сделала социоинженер Риоле Лан. Настоящих пособников американских оккупантов и сторонников оголтело-людоедского режима Ли Сын Мана в этих толпах только самый минимум, а остальные либо сбиты с толку беспросветной американско-южнокорейской пропагандой (нигде и никогда не врут так много и беспардонно, как
Однако я знаю, что в мире Старших Братьев, где единая Корея, не разделенная демаркационными линиями, стала союзной советской республикой, тот же Ким Ир Сен выглядел вполне благообразно, да и страна, не знавшая ужасов междоусобной войны и долгого противостояния двух систем, под его рукой цвела и пахла как весенняя роза. И товарищ Брежнев версии 2.0, и товарищ Бережной знают об этом совершенно определенно, потому что они там по соседству в Японии наместничали. Правда, и коммунистический режим в том мире был гораздо мягче, чем в Основном Потоке, а все потому, что американцы там от дел в Старом Свете держались на приличном отдалении. Именно поэтому здесь и сейчас я выпроваживаю эту шайку прочь с такой, прямо сказать, неукротимой свирепостью. По большей части зло в мире происходит там, где в дела вмешались янки, вместе с которыми всегда ходит Сатана – теперь я знаю это наверняка.
Итак, в результате решительного натиска корейско-китайских войск при продолжающихся ударах с воздуха моих «Шершней», поначалу планомерное и организованное отступление «частей ООН» выродилось в беспорядочный драп, и только отсутствие на коммунистической стороне мощных подвижных соединений не позволило этой операции закончиться в недельный срок, при катастрофическом исходе для американцев и их сателлитов. А что: один удар – вдоль берега Японского моря на Каннын-Пхохан-Пусан, другой – через Сеул-Инчхон-Кванджу, с дальнейшим поворотом на тот же Пусан. Шах и мат в два-три хода, после которых истрепанная и дозорганнизованная натовская, то есть ооновская группировка окажется прижатой к не оборудованному портами участку побережья между Чинчжу и Чванхоном, и это при тотальном господстве в воздухе авиации противника, то есть моей. Но на этой войне, после головокружительных рывков начального этапа, все ходят ногами, поэтому наступление развивается в соответствии с темпами, заданными бегающей на своих двоих китайской пехотой – неудержимо, но не так быстро, чтобы образовывались значительные котлы с десятками тысяч будущих военнопленных.
Как таковой линии фронта в настоящий момент не существует, и наступающие и спасающиеся бегством устремились к Пусану, как будто в этом портовом городе заключено их последнее счастье. Одни там надеются сесть на корабли и уплыть в безопасное место, другие твердо намерены поднять над этим городом флаг КНДР, чтобы возвестить о полном завершении оккупации своей страны. И как раз в этот момент американское командование ухватилось за план Макартура по победоносному завершению Корейской войны путем нанесения ядерных ударов по территории Китая и Кореи. Уже определены два десятка целей для бомбардировок первого этапа и более сотни для второго. При этом безумцев в Вашингтоне совершенно не заботит, что при следующем ходе на мировой шахматной доске эта локальная и, как им кажется, победоносная Корейская атомная война неизбежно обернется глобальной Третьей Мировой. Более того, эти деятели даже не удосужились выяснить, кто именно взял на себя труд хорошенько надрать им задницы, а вместо того второпях схватились за ядерную дубину.
Так как аэродромы в Японии и на Окинаве (на данный момент это отдельная территория) в результате моих воздушных операций оказались полностью разрушены, а Гуам, Марианские острова и Филиппины расположены слишком далеко от намеченных целей ядерных бомбардировок, в качестве аэродрома подскока американское командование выбрало авиабазу Суньшань в пригороде Тайбэя (Чан Кайши аплодировал руками и ногами сразу). С этой целью туда переместили некоторое количество самолетов Б-29 и завезли с филиппинской базы Субик-Бэй запас атомных бомб для первого этапа бомбардировок. Мол, как щас запугаем всех мощью ядерного оружия – и все снова станет таким же приятным, как прежде. Но в присутствии орбитальной сканирующей сети нет ничего тайного, что не стало бы явным, поэтому в самый канун вылета на атомную бомбежку авиабазу Суньшань плазменными зарядами атаковали оба «Каракурта», превратив ее в море добела раскаленной расплавленной магмы, которая по руслу реки Цзилун потоком потекла прямо в море. Не забыли мои бомбардировщики и резиденцию Чан Кайши, угостив ее одним плазменным залпом. Побочные жертвы этой операции исчислялись тысячами, но это было сущей мелочью по сравнению с предполагаемыми потерями гражданского населения Китая и Кореи от намеченных американским командованием ядерных бомбардировок. Правда, насколько я понимаю, еще далеко ничего не закончено, ибо слон [4] уже закусил удила, а потому у нас с ним предстоят и второй и третий раунды уже далеко за пределами территории Кореи.
4
Слон – символ республиканской партии США, к которой принадлежал и президент Эйзенхауэр.