История Советского Союза. 1917-1991
Шрифт:
Это ненормальное положение — прямое следствие двойственной природы первой советской конституции, а также тех манипуляций, которые производили с ней впоследствии коммунисты.
Перестройка усилила комплекс неполноценности у русских. Смутное и тягостное ощущение, что их принесли в жертву, усугублялось также откровениями гласности и ростом антирусских настроений в республиках. В то же время русские ощущали себя ответственными за Союз — ведь это, с исторической точки зрения, была их империя, они населяли все ее уголки и считали ее своей родиной.
Двойственное положение, в котором очутились русские, не позволяло им создать народный фронт по примеру многих других народов СССР. Поэтому русские национальные чувства находили самые разнообразные отдушины. На одном из полюсов размещались чернорубашечники из “Памяти”, которые нашли докоммунистических козлов отпущения, ответственных за унижения
Поскольку нерусские по происхождению жители России и русские демократы западного типа относились к националистам с растущей неприязнью, они были вынуждены вступить в союз с теми самыми силами, которых на протяжении 70-х гг. поносили сильнее всего, — с консервативной частью партийно-государственного аппарата. И те и другие стремились сохранить Советский Союз и замедлить движение в сторону рыночной экономики. Этот союз, который никак не был оформлен официально, но существовал де-факто, лишил националистов той поддержки, на которую они, в принципе, могли бы рассчитывать — на выборах 1989 и 1990 гг. они потерпели сокрушительное поражение. После этого националисты сделали ставку на авторитарный переворот.
Одной из причин обострения этнических проблем в ходе перестройки было то, что не удалось возродить экономику на общесоюзной основе. Действуя в духе новосибирского доклада, Горбачев пытался децентрализовать командную систему управления экономикой, сокращая количество принудительных плановых показателей и предоставляя предприятиям право заключать прямые договоры друг с другом и заказчиками, вместо того чтобы, как обычно, получать плановые задания от центральных министерств. Соответственно была понижена роль министерств и упразднены промышленные отделы ЦК, ранее ответственные за управление экономикой. Но вскоре выяснилось, что сохранившиеся министерства могут по-прежнему командовать даже при контрактной системе — предприятия не имели вообще никакого опыта самостоятельного поиска заказчиков и потому полностью зависели от министерств.
Если уж в промышленности не было никаких радикальных перемен, то что говорить о сельском хозяйстве. Бухарина, действительно, реабилитировали и разрешили крестьянам брать в аренду участки земли на срок до пяти лет. Но частной собственности на землю по-прежнему не было, а коллективные принципы сельского хозяйства оставались в силе. Колхозники очень медленно становились фермерами-арендаторами — отчасти из-за того, что колхозы и местные власти крайне неохотно предоставляли им землю, отчасти же просто потому, что у них не было никакого опыта индивидуального ведения хозяйства (кроме того, что они приобрели на своих мизерных приусадебных участках). Не было и необходимых им машин и оборудования. К тому же крестьяне привыкли к постоянным переменам партийной политики в области сельского хозяйства и не собирались связываться с частными владениями, не будучи уверенными, что эта деятельность встретит правительственную поддержку. Провал реформы сельского хозяйства во многом лишил Горбачева общественной поддержки, поскольку для многих критерием оценки его деятельности было наличие продуктов в магазинах.
Главным горбачевским нововведением в области экономики стали кооперативы, по сути частные предприятия, занятые производством товаров народного потребления и услугами. Это новшество было действительно удачным, однако именно оно внесло окончательный развал в экономику в целом. Во многих городах появились рестораны, парикмахерские, овощные магазины, автомастерские и т.д., где снабжение было гораздо лучше, чем в государственных предприятиях. Качество нередко тоже было выше — но и цены превышали государственные в три или четыре раза. Многие граждане СССР пользовались их услугами — платить, конечно, платили, но ругали кооператоров спекулянтами. Это было не просто проявление угрюмого российского эгалитаризма [31] .
31
Эгалитаризм — здесь — стремление к равенству во всем, к уравниловке — Прим. ред.
Короче говоря, новая частная экономика в сочетании со старой государственной, окончательно впавшей в маразм, способствовала ужесточению дефицита, из чего извлекала немалую выгоду. По мере того, как из продажи исчезало все больше товаров, люди начали создавать запасы продуктов, которые выдерживали длительное хранение — так создавался порочный круг. К 1990 г. в некоторых городах были введены карточки на ряд товаров первой необходимости — на колбасные изделия, сыр, мыло, — что не применялось после первых послевоенных лет [32] .
32
На самом деле карточки были введены много раньше — с середины семидесятых годов почти повсюду, кроме столиц союзных республик, Москвы и Ленинграда — Прим. ред.
Продолжительный и постоянно углублявшийся экономический кризис делал недействительными все попытки Горбачева выправить положение. Это укрепило людей во мнении, что он лишь один из многочисленных вождей, обещающих с три короба, а реально делающих даже меньше, чем ничего, поскольку им не хватало то ли способностей, то ли желания подняться над узкими интересами своей группы и провести подлинные и необратимые реформы. Кажется, что именно это и было причиной первого с хрущевских времен всплеска рабочего недовольства, случившегося на угольных шахтах Кузбасса в июле 1989 г. Оттуда волнения распространились на Донбасс и в другие места. Трудовой конфликт принял обычную для СССР форму, когда рабочие требовали не только повышения заработной платы, улучшения условий труда и отдыха, жилья, но и социального обеспечения, медицинского обслуживания и продовольственного снабжения. Общей чертой требований рабочих было возмущение, которое вызывали привилегии аппаратчиков и полное неверие их обещаниям. Рабочие проигнорировали официальные профсоюзы и самостоятельно создали стачечные комитеты, которые во время забастовки патрулировали улицы, поддерживали порядок и запретили употребление алкоголя. К тому же на многих шахтах было выдвинуто требование допустить рабочих к управлению предприятиями и дать им возможность принимать решения об использовании прибылей.
Горбачев поддерживал большинство требований рабочих и даже пытался добиться их выполнения. В то же время он понимал, что паралич отрасли, занятой добычей важнейшего энергоносителя, нанесет ущерб всей экономике в целом и, следовательно, программе реформ. Поэтому он несколько раз выступал с телевизионными обращениями к рабочим, уговаривая их прекратить забастовку. Возможно, шахтеры тоже понимали, что ослабление позиций Горбачева сделает тщетными любые надежды на улучшение положения, и неохотно вернулись на рабочие места.
Впоследствии рабочее движение время от времени продолжало оказывать давление на Горбачева. Поскольку правительство не могло выполнить свои обещания рабочим и удовлетворить их экономические требования, к последним вскоре добавились и политические. Весной 1991 г. прокатилась волна забастовок — их участники требовали отставки Горбачева, запрета парторганизаций на предприятиях и конфискации партийной собственности с последующим распределением ее между жителями СССР. Но все же, несмотря на свою решимость и широкую общественную поддержку, рабочим не хватало единой стратегии борьбы, а также единства действий с политиками демократического направления. Отчетливо проявилась такая тенденция: забастовки начинались в каком-либо одном городе или на предприятиях одной отрасли, но рабочие других предприятий в других городах к ним не присоединялись. Они прекрасно проявляли себя в импровизации и самоорганизации на местах, но с куда большим трудом создавали организации, выходящие за пределы данного региона. Так же нелегко налаживали они и прочные связи с демократическими политическими движениями.