История странной любви
Шрифт:
«Надо же! А она вполне объективна», – отметил Борис и неожиданно для самого себя, предложил:
– А давай я тебя к себе возьму. Если Мишлен дадут, заведение из достойного превратится в фешенебельное: разве плохо работать в таком месте?
– Кем? – Манюня оторвалась от Бориса и подняла на него измученные глаза, в которых, однако, ясно просматривалась нескрываемая насмешка.
– Да кем угодно!
– Очень интересно! Готовить я не умею, пять тарелок сразу носить тоже не могу. Посудомойкой мне быть прикажешь?
– Посуду моет машина.
Борис сдержал
– Маш, можно распорядителем зала, можно администратором, можно выучиться и на бармена, и на сомелье. Было бы желание. А хочешь, я тебя директором ресторана сделаю?
Он уже забыл, что час назад твердо собирался разводиться. В его руках плакала слабая, несчастная женщина, и Борис, не раздумывая, машинально поступил так, как должен поступить настоящий мужчина: подставил плечо и бросился на подмогу. Если бы его первая жена умела проявлять хоть какую-то слабость, они, наверное, никогда бы не развелись. Но молодость, глупость, амбиции и, честно говоря, чудовищный характер (естественно, ее, ну не его же!) сделали свое дело. Теперь он в шаге от второго развода, а первая жена, скорее всего, командует полком солдат. Образно, конечно. В военной академии она не училась и даже не собиралась, но против призвания не попрешь, а в том, что стремление к власти было у нее в крови, сомневаться не приходилось.
– Борька, ты чудак-человек, – подначивала она его, – я бы с твоим талантом так развернулась, и уже давно!
– Ну как, как бы ты развернулась? – смеялся он, представляя, каким образом станет разворачиваться в бизнесе студентка пединститута.
– Да я бы из банков не вылезала! Я бы каждый день ходила и кормила твоими пирожными весь персонал до тех пор, пока они не допустили бы меня до тела главного банкира. Ну что они, банкиры, – не люди, что ли?
– Люди, конечно.
– Вот и я о том же. А еще они – люди, умеющие и желающие зарабатывать. А на твоем таланте грех не заработать.
– Так я и зарабатываю.
– Горбатишься на чужого дядю.
Она поджимала губы, а он чувствовал, как разрастается в нем гигантским вьюном комплекс неполноценности.
Теперь он знал: она была права. Просто слишком несдержанна, слишком прямолинейна и требовательна. Не было в ней пресловутой женской хитрости, которая многим помогает вертеть своим супругом так, что он этого даже не замечает и всегда считает себя единственным полноправным хозяином положения.
Тогда его бесили ее импульсивность и желание получить все и сразу.
– Давай подождем, – говорил он. – В таких делах нельзя торопиться.
– Не поторопишься, тебя обгонят другие. Чем дальше, тем больше денег понадобится. Да и конкуренция вырастет! Это сейчас не так много хороших ресторанов. А лет через двадцать их будет – хоть пруд пруди.
– Хороший ресторан без хорошего повара – ничто. Мои умения только выиграют от времени.
– Боренька, себя, конечно, надо любить, но не стоит увлекаться нарциссизмом. Если здесь не будет хватать отменных шефов, их выпишут из-за границы.
– Смеешься? – Он тогда действительно покатился со смеху. Делать кому-то
И что же? Снова она попала в десятку. Теперь в каждом втором известном московском заведении шеф – иностранец. Это и модно, и престижно, и оправданно. Варит же в «Ла Винье» пасту итальянец, в конце концов. Японец лепит самые правильные суши, узбек делает самый вкусный плов, а испанец протирает самый насыщенный гаспаччо, и конкурировать с ними сложно. Она была права – и этой своей правотой могла довести до исступления кого угодно.
Вот и Бориса довела. Интересно, жизнь научила ее терпению и сдержанности? Или ее девиз по-прежнему: «Что хочу, то и ворочу». И какого черта, утешая вторую жену, Борис сейчас думает о первой? Может быть, потому, что Маша смотрит на него круглыми глазами, в которых буквально плещется страх, и спрашивает дрожащим голосом:
– Директором? Да какой из меня директор? Ты просто издеваешься, нашел время!
Она вывернулась из его объятий и громко хлопнула дверью ванной. Оттуда послышались шум воды и гул новой порции рыданий.
Вот так вот. Неугодны его предложения.
А первая бы от них не отказалась. Да она бы сама и предложила, сама бы себя директором и назначила. А заодно и бухгалтером, и распорядителем зала. Подумаешь, образование непрофильное! Кого это когда останавливало в достижении цели? И с тарелками, кстати, если понадобилось бы, она побегать не побрезговала бы, да и посуду помыла бы. Корона с головы не упала б. Она и поваром могла бы стать, и барменом, и сомелье. Когда на работу к Борису приходила, все время около ребят вертелась и допытывалась: «А этот коктейль как готовить? А какие пропорции? А чем бургундское отличается от бордо? А что, риоха действительно самое вкусное из испанских? А почему чилийские такие терпкие?» И так далее, и так далее до тех пор, пока Бориса не умоляли открытым текстом:
– Забери свой трактор!
И он забирал. И они шли домой – молодые, счастливые, влюбленные. А дома продолжался спектакль:
– А сколько времени ты лук обжариваешь? А зачем вымачивать имбирь? А гвоздику добавлять до моркови или после?..
И он отвечал. Когда коротко, когда обстоятельно, но всегда очень гордо, чувствуя себя при этом человеком, талант и ум которого по-настоящему восхищают женщину. И при всем при этом он посчитал, что ее недостатки перекрывают достоинства. И что получил взамен? Манюню, которой нет никакого дела до его ресторана, до его проблем, до его души, до его таланта.
– Маш, хватит плакать. Завтра просто поедешь со мной. Возможно, тебя что-то заинтересует. Вдруг ты захочешь сменить сферу деятельности. Пусть даже на время, чтобы отвлечься. Я сделаю так, как ты решишь, ладно?
– Ладно. – Жена кивнула и отстранилась, понуро побрела в спальню.
Борис выкурил в окно еще одну сигарету, долго смотрел в пасмурное осеннее небо, в котором нельзя было увидеть ровным счетом ничего. Но он смотрел, и смотрел внимательным взглядом, с пытливым выражением лица человека, который силится разгадать неразрешимый ребус.