История Тома Джонса, найденыша (Книги 7-14)
Шрифт:
Читатель, полагаю, согласится, что Фортуна не могла сыскать человека, менее склонного сдаться на уговоры мистера Джонса; эта капризная дама не могла также выбрать для этого менее благоприятную минуту.
Так как деньги всегда занимали главное место в мыслях старого джентльмена, то, увидя в дверях незнакомого человека, он тотчас же заключил, что незнакомец явился к нему или с деньгами, или за деньгами. И смотря по тому, которое из этих предложений казалось ему более правдоподобным, он принимал посетителя благосклонно или неблагосклонно.
К
— Даром только время потеряете.
— Неужели вы догадываетесь, сэр, в чем заключается это дело? — спросил Джонс.
— И если догадываюсь правильно, — отвечал старик, — то, повторяю, даром только время потеряете. Ведь вы, кажется, один из тех фертов, что вовлекают моего сына в кутежи и распутство, которые кончатся его разорением? Но я больше не буду платить по его распискам, можете быть уверены. Надеюсь, что в будущем он откажется от таких знакомств, иначе я не стал бы искать для него жену; я не желаю служить орудием чьего-либо несчастья.
— Как, сэр, — сказал Джонс, — это вы подыскали для него ту даму?
— А какое вам дело до этого, сэр, позвольте вас спросить? — отвечал старик.
— Пожалуйста, не обижайтесь, сэр, что я принимаю так близко к сердцу счастье вашего сына — человека, высоко мной чтимого и уважаемого. По этому-то поводу я и пришел к вам. Не могу выразить удовольствия, доставленного мне вашими словами, потому что, повторяю, сына вашего я высоко чту и уважаю… Право, сэр, не могу выразить, как я восхищен вашим поступком: вы так великодушно, так благородно, так снисходительно, с такой любовью выбрали для сына супругу; готов поклясться, что он будет с ней одним из счастливейших людей на земле.
Едва ли что-нибудь способно так расположить нас к человеку, как тревога, возникшая в нас при его появлении: когда наши страхи рассеиваются, мы скоро о ней забываем и приписываем воцарившееся в нас спокойствие тому самому лицу, которое нас сперва напугало.
Так случилось и с Найтингейлом: убедившись, что Джонс не собирается предъявлять никаких требований, он почувствовал к нему расположение.
— Садитесь, пожалуйста, голубчик, — сказал он. — Я не припоминаю, чтобы когда-нибудь имел удовольствие вас видеть, но если вы друг моего сына и имеете что-нибудь сказать касательно молодой леди, я рад буду вас выслушать. Что же до того, сделает ли она его счастливым, так он сам будет виноват, если этого не случится. Я свой долг исполнил, позаботившись о главном. Она принесет ему состояние, способное сделать счастливым всякого рассудительного, благоразумного, трезво смотрящего на вещи мужчину.
— Несомненно, — отвечал
— Я не знал за ней таких качеств, — сказал старик, — потому что никогда ее не видел; впрочем, если все это у нее есть, так тем лучше. И я очень доволен, что отец ее не выпячивал этих достоинств в пашей сделке, — для меня это лишнее доказательство его ума. Дурак поставил бы эти статьи наравне с приданым; но надо отдать ему справедливость, о них он и не заикнулся, хотя, понятно, женщину они не портят.
— Уверяю вас, сэр, — сказал Джоне, — она обладает этими качествами в самой высокой степени. Я-то, признаться, боялся, что вы не особенно охотно согласитесь на эту партию, что она будет вам не совсем по вкусу, так как сын ваш говорил мне, что вы никогда не видели молодой леди, — вот почему я и пришел, сэр, молить, заклинать вас, если вы дорожите счастьем вашего сына, не противиться его союзу с женщиной, обладающей не только перечисленными мной достоинствами, но еще и многими другими.
— В таком случае, сэр, мы оба вам обязаны, — отвечал старик. — Можете быть совершенно спокойны, так как, даю вам слово, я вполне удовлетворен ее состоянием.
— Сэр, с каждой минутой я проникаюсь к вам все большим и большим уважением. Удовлетвориться столь немногим, проявить такую умеренность разве это не доказательство здравого ума и благородного сердца?
— Ну, не так уж я был умерен, молодой человек, не так уж умерен, отвечал отец.
— Все больше и больше благородства, — умилялся Джонс, — и, разрешите прибавить, рассудительности: конечно, это почти безумство — считать единственным основанием счастья деньги. Такая женщина с ее маленьким, ничтожным состоянием…
— Хорошенькое же у вас мнение о деньгах, друг мой! — воскликнул старик. — Видно, вы знаете невесту лучше, чем приданое. Как вы думаете, сколько за ней?
— Сколько? Пустяк, не имеющий никакого значения для вашего сына.
— Понятно, понятно, он мог бы сделать выбор и получше.
— С этим я не согласен, — сказал Джонс, — лучшей жены ему не найти.
— Да, да, но я говорю в отношения приданого, — отвечал старик. — Так сколько же, вы думаете, приятель ваш за ней получит?
— Сколько? Вы хотите знать, сколько? Ну, самое большее фунтов двести.
— Вы изволите насмехаться надо мной, молодой человек? — проговорил старик с некоторым раздражением.
— Нет, клянусь вам, я говорю серьезно. По-моему, я назвал крайнюю цифру. Если я обидел молодую леди, прошу у нее прощения.
— Разумеется, обидели. Уверяю вас, что у нее в пятьдесят раз больше, и она должна будет прибавить к этому еще пятьдесят, прежде чем я дам свое согласие на брак.
— Теперь уже поздно говорить о согласии: даже если бы у нее не было пятидесяти фартингов, все равно сын ваш уже обвенчан.