История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ
Шрифт:
Популярность «зеленых» повысилась, когда НАТО официально приняло «двойное решение». Движение за мир вызвало движения массовых протестов против «довооружения» и «двойного решения» НАТО, а следовательно, против Гельмута Шмидта. «Зеленые» подняли эмоциональный вопрос — вопрос о сохранении мира. Это вызвало беспокойство в левом крыле СДПГ, где было немало приверженцев сохранения пацифистских традиций социал-демократии. Друг Шмидта по партии, выходец из Нижней Саксонии Герхард Шрёдер позже рассказал, что думали в то время левые члены СДПГ о своем канцлере: «Его точка зрения на атомную энергию и на “довооружение” разочаровывала меня. Я пытался бороться с этой частью его политического курса, поскольку считал ее ошибочной и имеющей далеко идущие последствия».
Консенсус Гельмута Шмидта и Герберта Венера, который до сих пор облегчал контроль
Так что на собрании СДПГ в Берлине в декабре 1979 года внешне партия была едина, но подспудно нарастало напряжение. Левые члены партии выступили против того, чтобы стать «выборным обществом канцлера, таким же, как ХДС во главе Аленауэра в 1950-е годы». Вилли Брандт, выздоровевший после сердечного приступа в 1978 году, вновь стал иконой левых членов СДПГ, критикующих центристскую политику партии и тоскующих по политическим проектам, который выходили бы за рамки шмидтовской рациональности.
Важнейшими темами на очередном съезде партии были атомная политика и «довооружение». Шмидт ввиду вопроса ядерной энергии уже в начале заседания угрожал отставкой: «Если вы видите проблему энергетики иначе, чем я, а без использования атомной энергии мы не переживем этот переходный период, ищите себе другого дилера, который сочтет нужным проводить другую политику. Возможно, вам повезет». Эти слова показали, что партия Шмидта зависела от него как от популярного в обществе канцлера, испытывала на себе его давление и была вынуждена следовать его курсом. В вопросе «довооружения» он попытался использовать довольно сомнительный тезис: американцы готовы к переговорам, но без осуществления обеих частей «двойного решения», которое предполагает необходимость вооружатся и одновременно подготавливать следующее предложение, невозможно будет заполучить советское руководство за стол для переговоров. Шмидт убедил членов партии, тем более Вилли Брандт произнес слабую и неубедительную речь. Он однозначно не поддерживал политику канцлера, но в то же время не сформулировал собственную ясную позицию. Противники атомной энергии и критики вооружения не смогли найти в Вилли Брандте в 1979 году сильного и авторитетного лидера, вокруг которого они могли бы сплотиться. Канцлер еще раз праздновал триумф. Как позже писал историк Голо Манн: «Он был для левых членов партии укротителем. Звери покорились ему еще раз, но с растущим недовольством. Его победы, в конце концов, были только кажущимися. Они больше не имели веса».
Несмотря на это, канцлер однозначно чувствовал себя готовым к решению задач, которые ждали его в новом, 1980 году. Он не был готов к тому, что политические вызовы встретят его уже перед Новым годом: 27 декабря 1979 года советские войска молниеносно заняли соседнее государство Афганистан, до сих пор не принадлежащее к Восточному блоку. В стратегически важных точках страны высадился десант, на быстро захваченные аэродромы по воздуху были доставлены танки. Скоро уже 50 000 советских солдат были введены на территорию Афганистана, правящий режим был свергнут, Советская армия привезла в Кабул нового главу государства, который стал марионеткой в руках СССР. Нападение СССР на Афганистан изумило канцлера. Немецкие разведчики «проспали» развитие событий, американцы, если у них вообще были какие-то сведения, не предупредили Шмидта.
Канцлер не был готов к тому, что Брежнев нанесет такой удар по «политике разрядки». «Я был шокирован и возмущен тем, что произошло в Афганистане», — писал он позже. Большой проект Шмидта оказался под угрозой. Поначалу канцлер беспомощно отказывался от публичных комментариев ситуации. Мировая общественность догадывалась, что «честный посредник» между Западным и Восточным блоками превратился в сторонника
Однако судьба «политики разрядки» больше не зависела от Гельмута Шмидта. Разрядка напряженности больше не являлась высшей заповедью на мировой политической арене. Президент США Картер объявил о введении торгового эмбарго на поставку высококачественной техники из СССР. Символом осуждения действия Советского Союза стало заявление американцев о том, что они бойкотируют Олимпийские игры 1980 года в Москве.
Шмидт поехал в Вашингтон и заявил протест против бойкота Олимпийских игр. Картер в ответ на это потребовал у Западной Германии присоединиться к бойкоту и тоже объявить о введении эмбарго. Шмидт опасался, что эти меры скажутся на результатах внутренней политики ФРГ, но это мало интересовало президента США. Шмидт позже писал: «У меня не было чувства, что я убедил Картера. Американский президент, казалось, был больше не в состоянии оперировать четкими категориями. Это было очевидно из его упорного требования присоединиться к бойкоту Олимпийских игр. Ему не хватало осознания всей тяжести положения, в которое он поставил Жискара, меня и лидеров других европейских стран своим односторонним заявлением».
Француз Жискар д’Эстен на этот раз продемонстрировал полную независимость от американцев. Он объявил, что Франция не намерена становиться «провинцией «сверхдержавы США. Французы отправились на Олимпийские игры в Москву, тогда как Национальный Олимпийский комитет ФРГ присоединился к бойкоту. Более того, в мае Жискар д’Эстен встретился в Варшаве с Брежневым. Он не обратился за советом к своему немецкому коллеге. Президент Франции не приносил жертвы «стратегической» дружбе со Шмидтом, когда речь шла о первейших французских интересах.
В то время как во внешней политике высоко ценились умения Гельмута Шмидта минимизировать потери и преодолевать кризис, отношения с избирателями в ФРГ были не так безоблачны. Он начал избирательную кампанию 1980 года больным и измотанным. Уже в начале февраля, во время визита в Париж, оказалось, что напряжение последних дней не прошло даром. В Елисейском дворце, после немецко-французских консультаций, Шмидт захотел встретиться с Жискаром д’Эстеном для завершающего разговора. Решено было встретиться с глазу на глаз в роскошном зале для посетителей — в так называемом Салоне портретов. Жискар д’Эстен был напуган тем, как выглядел канцлер. После обмена несколькими незначительными фразами Шмидт ослабил галстук: «Я чувствую себя не совсем хорошо, Валери, но это сейчас пройдет». Через несколько секунд канцлер захрипел и издал еле слышный стон. Президент Франции вскочил, помог канцлеру встать и добраться до дивана: «Прилягте на диван. Так будет удобнее», — предложил Жискар. Жискар д’Эстен описал в своих мемуарах «Власть и жизнь» этот момент: «Его голова склонилась, он закатил глаза. Вероятно, он потерял сознание. Мы одни в комнате; двери закрыты. Снаружи наверняка полагают, что мы углублены в разговор. Если я выйду в приемную и попрошу помощи, мои сотрудники тут же ворвутся внутрь. Журналисты и фотографы наверняка ждут во дворе. Пришлось бы выносить Шмидта на руках. Нет уж! Я возьму дело в собственные руки. Я дойду до телефона, который подключен к коммутатору, и вызову врача».
Французский президент тактично вызвал военного врача, который отвечал за медицинское обслуживание президентского аппарата. Жискар ждал, а канцлер не двигался, и единственным признаком жизни было его свистящее дыхание. За окнами февральский день рано превратился в сгущающиеся сумерки. «Это недолгое дежурство у его постели было похоже на сцену из Шекспира. Что бы сказала общественность, если бы увидела нас в таком виде: Гельмута на диване и меня, беспомощно стоящего рядом, не в силах ему помочь?» — вспоминает бывший президент Франции. Наконец пришел врач. Он осмотрел канцлера, сердце билось нормально, пациент пришел в себя. «Что произошло?» — спросил Шмидт. Он отклонил предложение поехать в гостиницу и хорошенько отдохнуть, напротив, канцлер хотел принять участие в спланированном на вечер ужине. Через час канцлер снова был в бою. Подчеркнуто живо он вошел в столовую, галстук снова был элегантно затянут. Политика была нужна ему, даже если доводила его до болезни, он не хотел показывать свои слабости.