Шрифт:
Вавилонская башня
Лежала бы башня поперек долины Сеннаарской, два дня ходу понадобилось бы, чтобы пройти от одного ее конца до другого. Но башня стоит, и требуется полный месяц и еще половина, чтобы взобраться от ее основания до вершины, даже если человек не обременен грузом. Однако редкие мужи поднимаются с пустыми руками: большинство волочет за собой тачку с кирпичами. Четыре месяца минет с того дня, когда кирпич, уложенный в тачку, окажется у стены, дабы успокоиться в ней. Хиллала всю жизнь прожил в Эламе. О Вавилоне он знал лишь то, что там скупают эламскую медь. Медные слитки
1
Персидский залив. (Прим. перевод.)
Никто из них прежде не видел башни. Она показалась им за много лиг: тоненькая, как ниточка из льняной кудели, линия колыхалась в знойном мареве, вздымалась из корки грязи, какой предстал сам Вавилон. Когда они подошли ближе, корка выросла в могучие городские стены, но башня заслонила все. Когда они опустили взгляд на речную пойму, то увидели шрамы, которые она оставила вокруг города: сам Евфрат протекал теперь по широкому низкому ложу, вычерпанному ради глины для кирпичей. К югу от города рядами выстроились печи для обжига, ныне остывшие.
Когда они подошли к городским воротам, башня нависла над Хиллалой. Он и вообразить не мог подобной громады: единый столп, в обхват, наверное, больше храма, а все-таки возносится так высоко, что исчезает из виду. Рудокопы шли, запрокинув головы и щурясь на солнце.
Нанни, друг Хиллалы, ткнул его в бок локтем, преисполнясь страха.
— И мы на это полезем? На самый верх?
— Поднимемся, чтобы рыть. Это… против естества.
Рудокопы достигли главных ворот в западной стене, откуда как раз выходил другой караван. Все притиснулись друг к другу в узкой полоске тени от стен, а Бели, старший над ними, крикнул привратникам, стоявшим на башнях:
— Мы рудокопы, призванные из земли Эламской.
Привратники обрадовались.
— Это вы прокопаетесь через свод небес? — вопросил один.
— Мы.
Веселился город. Праздник начался восемь дней назад, когда на высоту отправили последние кирпичи, и продолжится еще два. Каждые день и ночь город танцевал, пел и пировал.
Бок о бок с кирпичниками пировали тягловые, чьи мышцы были как связки канатов от бесконечных штурмов башни. Всякое утро какая-нибудь артель начинала восхождение с тачками, они взбирались четыре дня, передавали свой груз следующей артели и на пятый возвращались порожними в город. Одна другую сменяли артели до самой вершины, но только самые нижние пировали с городом. Тем, кто жил наверху, послали достаточно мяса и вина, чтобы праздник растянулся на весь столп.
Вечером Хиллала и другие эламские рудокопы сидели на глиняных скамьях за полным яств столом, одним из многих, какие поставили на городской площади. Рудокопы завели разговор с тягловыми, расспрашивая о башне.
Нанни сказал:
— Один человек говорил, будто каменщики, работающие на вершине,
Словоохотливый тягловый Лугата покачал головой.
— Нет, это пустые байки. Наверх поднимается непрерывный караван кирпичей, каждый день вершины достигают тысячи штук. Утеря кирпичика для каменщиков ничего не значит. — Тут он наклонился поближе. — Но есть одно, что они и впрямь ценят больше человеческой жизни… Мастерок.
— Но почему мастерок?
— Если каменщик уронит свой мастерок, то будет сидеть праздно, пока не доставят новый. Четыре месяца он не сможет отрабатывать пищу, поэтому вынужден будет брать в долг. Утратив мастерок, каменщик безутешно стенает… Но если падает человек, а его мастерок остается, работники втайне радуются. Следующий, кто уронит свой, может взять лишний и продолжить работу.
Хиллала ужаснулся и уже было попытался подсчитать количество инструмента, взятого с собой рудокопами. А потом догадался.
— Это не может быть правдой. Почему бы не доставить наверх побольше мастерков? В сравнении с кирпичами они весят не больше пера. Да и утрата каменщика обернется немалой задержкой, разве что наверху есть лишние люди, знающие толк в кладке. Не будь таких сменных, работа бы остановилась, пока снизу не вскарабкается новый работник.
Все тягловые расхохотались.
— А ведь его не проведешь, — веселясь, сказал Лугата и повернулся к Хиллале. — Значит, вы начнете подъем сразу после праздника?
Хиллала отпил пива.
— Верно. Я слышал, к нам присоединятся рудокопы с западной земли, но пока их не видел. Ты знаешь о них?
— Да, их родина — земля, которая зовется Египтом, но они не копают руду, как вы. Они добывают камень.
— И мы в Эламе тоже добываем камень, — возразил Нанни, пережевывая кусок свинины.
— Не такой, как вы. Они рубят гранит.
— Гранит? — В Эламе добывали алебастр и известняк, но не гранит. — Ты уверен?
— Купцы, побывавшие в Египте, рассказывают, что там стоят каменные зиккураты и храмы, построенные из известняка и гранита. Из огромных гранитных глыб. А еще из гранита вырубают гигантские статуи.
— Но с гранитом работать тяжко. Лугата пожал плечами.
— Только не им. Царские зодчие сочли, что такие камнеделы будут полезны, когда вы доберетесь до свода небес.
Хиллала кивнул. Верно, пожалуй. Кто знает наперед, что им понадобится?
— Ты их видел?
— Нет, они еще не подошли, их ожидают только через несколько дней. Однако если они не появятся до конца празднеств, то вы, эламцы, отправитесь наверх одни.
— Но ты будешь сопровождать нас?
— Да, первые четыре дня. Потом придется повернуть вспять, а вы, счастливцы, двинетесь дальше.
— Почему ты называешь нас счастливцами?
— Я мечтаю подняться на самый верх. Однажды я работал с артелью, которая ходит дальше моей, и взобрался на высоту двенадцатого дня, но выше бывать мне не доводилось. Вы же пойдете много дальше. — Лугата уныло улыбнулся. — Завидую вам: вы коснетесь свода небес.
Коснуться свода небес… Взломать его кайлами… От этой мысли Хиллале стало не по себе.
— Завидовать здесь нечему… — начал он.
— Ага, — кивнул Нанни, — когда мы закончим, свода небес коснутся все люди.