История украинского народа. Автобиография

Грушевський Михайло Сергійович

«Организация областного украинского сейма и связанных с ним органов управления и контроля с широкими полномочиями в местном законодательстве, в распоряжении местными финансами и областным земельным фондом, в местном управлении, в организации просвещения и духовных дел, общественной безопасности и средств экономического развития, — по аналогии других наиболее крупных автономных областей России должна последовать одновременно с ними...

«Особыми общеимперскими законами должны быть установлены права, которыми пользуются языки и наречия не государственные в учреждениях, «находящихся в ведении общеимперских министерств, а также обеспечены права национальностей находящихся на известной территории (в меньшинстве, по отношению к учреждениям общим и местным, и указаны нормы, гарантирующие им возможность нестесняемого существования

и осуществления своих национальных и культурных запросов»

украинской интеллигенции, правительство устами этого рапорта признавало нужным стремиться к устранению всяких особенностей, разделяющих восточно-славянские народности.

Эта декларация, вполне принятая сенатом, дает общее освещение тому репрессивному направлению внутренней политики, которая выразилась в последние годы в целом ряде репрессий против невиннейших проявлений украинской национальной жизни: закрытие в целом ряде городов легальнейших «Просвет», не преследовавших иных целей, кроме содействия просвещению и самообразованию широких масс, запрещение украинских клубов, гонения на украинские афиши, вывески, аншлаги, искоренение всяких намеков на украинскую манифестацию, вроде надгробных речей, всяческие кляузы, которыми было окружено разрешение на постановку памятника Шевченку, и т. под., и т. под. Не разрешается никаких новых украинских обществ, хотя бы в таком роде, как общество охраны могилы Шевченка. Подвергаются всяческим преследованиям служащие на государственной или общественной службе лица за подписку на легальнейшие украинские периодические издапия, за держание цензурнейших украинских книг. Заграничные украинские книги и журналы противозаконно облагаются огромнейшей пошлиной, совершенно преграждающей им доступ в России и т. под.

Все эти репрессия и гонения -на которые наконец стало обращаться все чаще и чаще внимание и думской трибуны, как на крайний предел абсурднейшей националистической политики — создают специфическую атмосферу вокруг российского украинства. Не будучи в состоянии убить украинского движения, которое на всяком шагу обнаруживает свою жизненность — в наростами сознательности украинских масс, в распространении национального сознания, в росте литературы, распространении книги, в всевозможных откликах на события, затрагивающие национальное самочувствие, — они дают постоянно чувствовать непрочность всех этих приобретений, осязать дамоклов меч усмотрения, висящий над всеми сколько-нибудь конкретными формами и держать украинское общество в постоянно напряженном, тревожном и неизбежно-раздраженном состоянии.

На протяжении последнего десятилетия (1904—1913) украинская жизнь в России сделала большие успехи. Это бросается в глаза и в литературе, где на ряду с рядом выдающихся талантов образовались кадры литературных работников вместо прежних любителей-одиночек, это чувствуется и в подъеме политической и общественной жизни, — бурный период 1905—1906 гг. не прошел бесследно, создав совершенно новое самочувствие, резко отличающееся от настроений последней четверти XIX в. Политический момент начинает все более определенно проявлять

896. @

себя во всякого рода общественных организациях, стремящихся опереться на широкие общественные круги, на народный массы (взять для примера кооперативное движение, широко развивающееся на Украине). Но политика репрессий и запрещений продолжает в сильнейшей степени парализовать ту организацию общественной самодеятельности, которая дала выход галицкой Украине из тупика политических отношений, и делает положение «Великой Украины» российской и сейчас более тяжелым даже в сравнении с малой Украиной австрийской, несмотря на все тяжелые условия существования этой последней.

Необходимость перестройки России не только в плоскости гражданской и политической свободы, но и в плоскости широкого национального самоопределения дает себя чувствовать живо и настоятельно все более широким общественным кругам.

Литература, Моя книга «Освобождение России и украинский вопрос» 1907, брошюра «Украмнство в России» (оттиск из 2 иэд. «Очерка»), 1906, для галицких отношений много ценного в издании Наук. тов. им. Шевченка: Студии э поля суспиальных наук и статистики. О литературном движении: Франко, Молода Украина (1910). Для Буковины: С Смаль-Огопьский Буковинська Русь, 1897. Для Угорской Руси:

В Лукич, Угорська Русь 1887, Еган: Економичне положение руських селян в Угорищине, 1901. Для современного положения украинства — обзоры в журнале Литературно-Науковий Вестник*. «Украинская жизнь», также сборник С. Ефремова «Зарик» 1912.

МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ ГРУШЕВСКИЙ

АВТОБИОГРАФИЯ

Я происхожу из старинной, известной с XVIII века, но бедной духовной ремьи Грушин («Группе»), позднее Грушевских, которые проживали в Чигиринском порете. Выли это в основном дьячки, пономари, НО деду моаму Федору удалось стать священником и переехать под Киев, в сало Лесники («ЛЗеникЬ), и это помогло моему отцу Сергею выйти на дорогу. Хотя он рано остался сиротой, но благодаря энергии и способностям получил высшее образование и, не принявши сан священника, отдался педагогической деятельности. Сначала был «профессором» в семинариях переяславско-полтавской и киевской, потом директором народных ШКОЛ на Кавказе, а будучи автором одного популярного Я России учебника славянского языка, не только мог обеспечить вам, детям, возможность. не заботясь о хлебе изсущврм, отдаваться научной работе смолоду, но и оставил поела себя значительное наследство — в большей части предназначенное .им в основном на гуманитарные цели (стипендии и школу),

Мать — Глафира Онокова (правильно Ороцкевич) — происходила из широко известной в юго-западной Киевщины священнической семьи. Я был их старший сын, рожденный 17 сентября старого стиля 1880 года в Холме, где отец тогда был (очень мало) учителем «греко-униатской» гимназии. Я вырос ив Кавказе, куда отец переехал в 1860 году: в Ставрополе (1870—1878), потом во Владикавказе, изредка приезжая на Украину, Однако, под впечатлением рассказов отца, что сохранил теплую привязанность до всего украинского ^ языка, песен, традиций, у меня рано пробудилось и развидоеь национальное укеращщое чувство, поддержанное книгами, теми редкими поездками на Украину, что навелось потому в ареоле далекой «отчиввы», и контрастом чужеплеменной н иноязычной «чуживы», Рано полюбив читать, лишенный в дететве товарищей, оторванный от земли, я рос замкнутым в себе, среди мечтаний и фантазий.

В тифлисской гимназии, куда я был принят в 1880 году, я в восторгом читал все, что мог найтч ш истории литературы и этнографии Украины, и, закрепив книжными источниками то знание украинского языка, которое получил дрма, стал пробовать рвои силы в белетристцке прозе и стихах. В1884 году и отправил первые свои пробы пера Исвдру

398 №

Семеновичу Левицкому-Нечую, адрес которого нашел в «Очерках истории украинской литературы Петрова. Поощренный им, я и дальше работал над совершенствованием своего языка и литературного мастерства; в этот период были напечатаны мои рассказы:«Бех-аль-Дджугур», написанный в начале 1885 года под влиянием сведений о тогдашней Суданской компании, подогретых блискими — кавказскими впечатлениями (напечатан в «Деле» летом 1885 года), «Бедная девушка», написанный под впечатлением близких мне отцовских рассказов о жизни сельского учительства (они перепечатаны в сборнике моих рассказов; опубликованные против моей воли первые литературные опыты 1884 года не были в нем повторены).

Моей мечтою того времени стало со временем сделаться украинским литератором, издателем и — ученым. Уже тогда украиноведение явилось для меня будущей специальностью, только я колебался, с какого боку подойти к нему — то ли от славиотики, то ли ОТ истории. Монографии Костомарова, «Записки о Южной Руси* Кулиша, сборники Максимовича и Метлинского, «История Сечи» Скальковского, «История славянских литератур» Пипина, первые ежегодники «Киевской Старины», перечитанные мною в 1881-1885 годах, послужили путеводными нитями моих интересов и планов. Наконец история взяла верх над славистикой; полемика о началах Руси: разные теории княжой Руси, полемика славянофилов с западниками, теории начал козачества, не говоря о спорах украинофилов с централистами, запреты и препоны украинской литературы и национального развития вызывали у меня, гимназиста V-VII класса, огромный интерес. Я читал в этой области много, выбирая себе из всего прочитанного, без чужого влияния (между учителями или знакомыми в Тифлисе не было никого, кто мог меня проконсультировать по этой проблеме), главные идеи истории, и, собираясь в университет, владел солидным запасом фактических и теоретических знаний.