История унтера Иванова
Шрифт:
Несколько кирасир, зашабашивших в артели по-субботнему, залегли отдыхать на нары.
— А слыхать, Алевчуку приговор вышел — три тысячи, — сказал один, — нынче назначено было, да, видно, отменили.
— Сказывали, плох совсем, в арестантской лежит, кровью харкает, — отозвался другой. — Может, не доживет.
— Оно б и лучше, своей-то смертью.
И опять стали расспрашивать, как все было в Лебедяни. Иванов пересказал, умолчавши, как всегда, кто подбил глаз беглецу, а когда разговор пошел о другом, углубился в работу, думая про чудную людскую судьбу. Вот уж истинно кому что: Красовский офицерство празднует, а беднягу Алевчука нынче же сквозь строй назначено гнать, на мучительную верную смерть. Или еще он сам, Иванов, год назад руки на себя готов
Красовский пришел в новенькой форме — под распахнутой шинелью мундир с золотыми эполетами. Хохол и виски завиты, и на лице сияние, — ничего, что переносица переломлена, сразу видно счастливого человека. Только непривычно, что без усов, которые не положены офицерам, кроме легкой кавалерии. Едва поспел осторожно снять шляпу, как кирасиры обступили, пошли объятия, — многие знали, когда служил в строю. А Иванов, пользуясь сумятицей, убрал свой инструмент и стал одеваться.
— Совсем ужинать собрался, — сказал он, когда Красовский подошел к нему, — думал, когда же до Стрельны доберемся?
— А мы здесь, в городе, праздновать будем, — ответил новый офицер. — У нас небось не заголодаешь и без казенного харча.
Когда вышли из полковых ворот, у Николы Морского благовестили к вечерне. Набережная Мойки белела недавним снегом.
— Предлагал Елизаров на тележке подвезти, да я отказался, — заговорил Красовский, — не сумел расчесть, когда куафер высвободит и за тобой доберусь. Ну, да мы per pedes apostolorum [36] до самого покоя, который генерал под праздник назначил.
36
Пешком, по примеру апостолов (лат.).
— Где же таков покой и что за генерал, Александр Герасимыч?
— Генерал тот Семен Христофорович Ставраков, главный инспектор гошпиталей, а покой — на Песках, во флигеле, где его канцелярия. Сам предложил, чтоб мне на трактир не тратиться, и повару своему всю трапезу заказал. Далеконько, но поспеем. На шесть часов генерал сбор назначил. Сворачивай на Офицерскую да по Гороховой, по Фонтанке.
— Неужто и сам генерал будут? — боязливо спросил ефрейтор.
— Всенепременно… Да не робей. Он генерал особенный, сам одиннадцать лет унтером трубил и время то очень помнит. А остальные гости — кирасиры наши.
— А генеральша на вас не осердится, — продолжал спрашивать Иванов, — что повара от ихнего дома отвели?
— Да нет никакой генеральши, холостяга Семен Христофорович, как мы с тобой. Некогда жениться было. Считали третьего дня, что в походах пятнадцать лет провел. Capistrum maritale [37] , то есть хомут брачный, частых отлучек не терпит. Сказывал, что поручиком хотел жениться, да не отдали девицу за малого чином.
— Где ж он воевал?
37
Супружеское ярмо (лат.).
— Лучше спроси, где не воевал. В Италии и Швейцарии у Суворова адъютантом, в Моравии, под Рущуком, и в последнем походе при Кутузове, а промеж сего при Багратионе, Каменском, Беннигсене и Барклае, — при всех, кто нашими войсками командовал, бригад-майором состоял.
— Что за должность такая? — осведомился Иванов.
— Вроде начальника походной канцелярии, — пояснил Красовский. — А в последнюю войну комендантом главной квартиры
— А лазаретами править ему не тягостно?
— Нет, говорит. Верно, для иного генерала места спокойней не придумать, а ему самым хлопотным стало — полгода в разъездах. Без упреждения с черного хода по каморам лазаретным пройдет да у больных одеяла, подушки, сенники осмотрит. А то в кухню нагрянет и пищу в котлах пробует. Навел, сказывают, небывалого страху на экономов и лекарей… И вот что тебе скажу, раз вроде как в гости к нему идем. Есть такая поговорка древняя: amicitias tibi junge pares [38] — не тянись к начальству в приятели. Век я этого правила держался, а со Ставраковым двадцать лет видаюсь, и гордость моя не в ущербе. Помощи и заступы разу не просил, а есть у нас с молодых лет, когда в одном домишке квартировали, что вспомянуть. Время было вовсе иное, под Суворовым служа, николи шагистикой и флигельманством не занимались…
38
Дружи с равным себе (лат.).
Уже стемнело, когда на немощеной Слоновой улице зашагали мостками, проложенными вдоль низеньких домов, заборов и пустырей. Недалеко от Смольного собора свернули в глубь госпитального участка и за деревянными бараками, в незавешенных окнах которых мерцали редкие огоньки, подошли к флигелю, все пять окон которого горели ярким светом.
— Сам увидишь, что робеть сего генерала не след, — сказал Красовский.
Из прихожей, где скинули шинели, увидели комнату в три окна и в длину ее составленные, должно быть, канцелярские столы, накрытые белой скатертью, уставленные приборами, блюдами, бутылками и освещенные двумя канделябрами. У стены против окон на деревянном диване сидели пятеро конногвардейцев, которые теперь разом встали. Белые колеты стеной двинулись навстречу Красовскому. Тут, кроме Елизарова, были два унтера из запасного эскадрона да два из первого, где раньше служил Красовский. Пошли поздравления, осмотр новой формы, но все нет-нет да поглядывали на затворенные двери соседней комнаты.
— Пойду доложу, что гости в сборе, — сказал Красовский.
Но тут дверь отворилась, и вошли двое в офицерских сюртуках без эполет. Оба небольшого роста, чернявые.
— Здравствуйте, гости дорогие! — сказал тот, что был постарше, с заметной сединой.
— Здравия желаем, ваше превосходительство! — гаркнули конногвардейцы.
— Я, братцы, тут не превосходительство, а Семен Христофорыч, такой же Красовскому старый приятель и нынче гость, как вы, — проговорил генерал, подходя к столу. Тут он указал на стоявшего рядом офицера: — Рекомендую — брат мой, Иван Христофорыч, тоже Красовскому давний знакомец. Когда мы в Тульчине у покойного Александра Васильевича рядом перьями скрипели, он на палочке верхом по двору скакал и Красовский его в латыни наставлял. А теперь полковник, в Москве славным полком командует и ко мне в отпуск приехал… Ну, прошу садиться. У нас по-походному, все на одном столе. Как закуски прикончим, здесь же рыбное и мясное подадут…
По сторонам генерала сели его брат и Красовский.
— Наливайте-ка, ребята, водочки да готовьте пыжи, — сказал Семен Христофорыч. Он дал время выполнить приказ, потом встал с рюмкой в руке и, когда все поднялись, провозгласил: — За здоровье честного русского воина корнета Красовского, которого все уважаем, любим и желаем ему чинов, места хорошего, где бы служил с пользой родине, да еще офицершу по вкусу, чтобы миловала да холила!..
Во время речи Иванов смотрел в хорошо освещенное лицо генерала, моложавое, добродушное, и думал: «Вот чудно! Такой приветливый да чиновный — и не женат, один остался».