История великих путешествий. Том 2. Мореплаватели XVIII века
Шрифт:
Это было делом нелегким. Но Гумбольдт отличался исключительной настойчивостью; к тому же у него имелись хорошие связи, горячие рекомендации, и он пользовался уже некоторым авторитетом. Поэтому, несмотря на нежелание испанского правительства, ему позволили посетить южноамериканские колонии и производить там любые астрономические наблюдения и геодезические съемки, какие он пожелает.
Пятого июня 1799 года оба друга отплыли из Ла-Коруньи и тринадцать дней спустя достигли Канарских островов. Для естествоиспытателей побывать на острове Тенерифе и не взобраться на пик Тейде означало бы полное пренебрежение своими обязанностями.
«Почти все естествоиспытатели, — сообщал Гумбольдт в письме к Меттри, — направлявшиеся (как и я) в Вест-Индию,
В июле Гумбольдт и Бонплан прибыли в Куману, город, находящийся в Южной Америке, на территории современной Венесуэлы. Первые несколько недель они провели в изучении последствий сильного землетрясения, происшедшего в 1797 году. Затем определили координаты Куманы, которая на картах была показана на полградуса южнее, чем нужно; эта ошибка, вероятно, объясняется тем, что течение, поворачивающее к северу возле острова Тринидад, вводило в заблуждение всех мореплавателей.
В декабре 1799 года Гумбольдт писал из Каракаса астроному Лаланду:
«Я только что совершил исключительно интересное путешествие в глубь области Пара, в Венесуэльские Кордильеры. У меня было несколько мулов, нагруженных инструментами, гербариями и т. п. Мы добрались до никогда не посещавшихся ни одним естествоиспытателем миссий капуцинов, нашли много растений, главным образом новых видов пальм, и теперь собираемся направиться на Ориноко, чтобы оттуда проникнуть, возможно, до Сан-Карлоса на Риу-Негру, по ту сторону экватора… Мы засушили больше 1600 растений и описали больше пятисот птиц, собрали коллекции раковин и насекомых; я сделал с полсотни зарисовок. Думаю, вы согласитесь, что за четыре месяца, принимая во внимание палящую жару здешних мест, мы успели очень много».
Во время первого путешествия Гумбольдт побывал в поселениях индейцев племен найма и гуарани. Он взобрался на вершину Тумирикири и спустился в пещеру Гуачаро, «огромную пещеру, населенную тысячами ночных птиц, из жира которых приготовляют гуачарское масло». Вход в нее, украшенный и увенчанный самой роскошной растительностью, представляет собой поистине великолепное зрелище. Из пещеры вытекает довольно большой поток. Внутри она оглашается зловещими криками птиц. Это Ахерон [217] индейцев-чайма, так как, согласно мифам местных племен и индейцев с Ориноко, душа умершего является в эту пещеру. Спуститься в Гуачаро на их языке означает умереть.
[217]Ахерон — в греческой мифологии одна из рек преисподней, «река вечных страданий», через которую должны переплывать души
«Индейцы входят в куэва [218] Гуачаро один раз в год в средине лета; вооруженные жердями, они разрушают большую часть гнезд. Таким образом, тысячи птиц погибают насильственной смертью, и старые обитатели Гуачаро, как бы желая защитить свои выводки, парят над головами индейцев, испуская ужасные крики. Упавших на землю птенцов потрошат на месте. Их брюшина покрыта толстым слоем жира, образующим как бы подушечку между ногами птицы. В период, называемый в области Карибе временем сбора масла, индейцы у входа в пещеру и даже в ее начале строят хижины из пальмовых листьев; затем они поджигают низкорослый кустарник и вытапливают в глиняных горшках жир убитых молодых птиц. Этот жир, известный под названием гуачарского масла, полужидкий, прозрачный, не имеет запаха и так чист, что не горкнет даже после годичного хранения».
[218]Пещера ( исп.).
Затем Гумбольдт продолжает: «Мы провели около двух недель в долине Карибе, расположенной на высоте девятисот пятидесяти двух кастильских вар (аршин) над уровнем моря и населенной индейцами, не носящими одежды. Видели там черных обезьян с рыжей бородой. Мы имели удовольствие встретить чрезвычайно доброжелательный прием со стороны капуцинов здешнего монастыря и миссионеров, живущих с индейцами, несколько приобщившимися к цивилизации».
Из долины Карибе оба путешественника вернулись в Куману, перебравшись через горы Санта-Мария и миновав миссии Катуаро. 21 ноября они добрались морем до Каракаса, расположенного среди долины, дающей богатые урожаи какао, хлопка и кофе. Климат там похож на европейский.
Гумбольдт воспользовался пребыванием в Каракасе, чтобы изучить яркость звезд в Южном полушарии, так как он заметил, что яркость некоторых из них, в частности в созвездиях Журавля, Жертвенника, Тукана и Центавра, со времен Лакайля [219] , по-видимому, изменилась.
Одновременно Гумбольдт приводил в порядок коллекции, часть которых отправил в Европу, и занимался подробным исследованием горных пород, чтобы изучить строение земной поверхности в этой части света.
[219]Лакайль Никола-Луи (1713-1762) — французский астроном. В 1750 — 1754 годах руководил астрономической экспедицией Парижской Академии наук на мысе Доброй Надежды.
Подробно ознакомившись с окрестностями Каракаса и совершив восхождение на Силью («Седло»), — на вершину этой горы ни один из местных жителей не взбирался, хотя она находится совсем рядом с городом, — Гумбольдт и Бонплан направились в Валенсию, следуя вдоль берегов озера, называемого индейцами Такаригуа (Валенсия) и превосходящего по размерам Невшательское озеро в Швейцарии. Трудно представить себе богатство и разнообразие окружающей его растительности. Но озеро интересно не только живописной и романтической красотой. Проблема постепенного снижения в нем уровня воды не могла не привлечь внимания Гумбольдта, приписывающего это явление неумеренной эксплуатации лесов и связанным с ней обмелением источников.
Близ Валенсии Гумбольдт смог убедиться в справедливости слышанных им рассказов об одном необыкновенном дереве, «эль пало де ла бака» («коровье дерево»); из надреза, делаемого в стволе, вытекает ароматное, очень питательное молоко.
Тяжелый этап пути начался с Пуэрто-Кабельо на границе льяносов — совершенно однообразных равнин, простирающихся между прибрежными холмами и долиной Ориноко.
«Не знаю, — говорит Гумбольдт, — производят ли льяносы, когда вы их впервые видите, менее сильное впечатление, чем Анды».