История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы
Шрифт:
Но Будапешт был поистине неповторим. Нигде во всей Венгрии так уверенно не заявляли о себе ритмы и современная тональность жизни большого города. В значительной мере, его поразительно быстрый рост обусловливался возрождением национального самосознания: после подписания Компромисса 1867 г. идея создания не уступающей Вене достойной столицы нации овладела умами венгерских патриотов. Благодаря усилиям городских властей и нескольких выдающихся мэров вроде Иштвана Барчи, поддержанных к тому же правительством Венгрии, а также активности состоятельных жителей, любящих свой город и гордящихся им, Будапешт стал настоящей метрополией. Массивные сооружения и общественные здания, построенные в первые десятилетия после объединения в один город Пешта, Буды и Обуды (1873), составляют ныне самую впечатляющую часть городского ландшафта. Через Дунай перекинулись новые мосты, соединенные с бульварами и системами проспектов и улиц, растекающихся между кварталами огромных многоквартирных доходных домов, великолепными общест- /404/ венными зданиями и пышными особняками крупной буржуазии (строительство их привело к уничтожению в центре Пешта многих прекрасных памятников архитектуры эпохи классицизма). К 1914 г. одна десятая часть столичного пролетариата, или более 50 тыс. человек, за довольно скромную плату проживала в современных многоквартирных домах, построенных при поддержке правительства страны или городских властей (при этом менее удачливые по-прежнему ютились в жалких трущобах). Большинство столичных улиц с 1856 г. имело газовое освещение, однако с 1873 г. оно стало заменяться электрическим. Городской транспорт в столице с 1887 по 1914 г. пережил свою революцию, во время которой было построено 120 км трамвайных путей. Подземные водопроводные коммуникации и система канализации ничем не уступали аналогичным инженерным сооружениям любого из городов мира к западу от Будапешта.
Город был уже не только местом или мастерской, где можно было работать, овладевать профессией, делать карьеру или хотя бы зараба- /405/ тывать себе на жизнь, – он сам становился образом жизни, предоставляя широкие возможности для отдыха и культурных развлечений. В нем появилось много мест, где можно было собраться или встретиться, чтобы приятно провести время: кафе, клубы, театры, кинотеатры, спортивные клубы. Если говорить о последних, то их появление в конце XIX в. было связано с тем, что спорт, перестав быть исключительной привилегией господствующих классов, проник в массы. Прежде всего, это был футбол, завоевавший популярность с самого момента своего появления в Венгрии в начале 1890-х гг. Первый офици-
Важным массовым развлечением, очень быстро завоевавшим популярность, стал просмотр кинофильмов. Первые ленты были завезены в страну в 1896 г., но уже тогда на кинопленку был снят визит императора Франца Иосифа в Будапешт в связи с празднованием тысячелетия страны. Через три года в столице был открыт первый стационарный кинотеатр. К 1914 г. их только в Будапеште было уже около ста и почти триста – по всей стране; в совокупности они вмещали десятки тысяч зрителей, с великим энтузиазмом смотревших комедии, учебные фильмы или экранизации романов и рассказов венгерских писателей. Корда и несколько других венгерских режиссеров, позднее ставших голливудскими знаменитостями, начинали свою карьеру на студии «Хунния», основанной в 1911 г. Многие из киносценариев были написаны выдающимися литераторами, которые также бесперебойно снабжали венгерские театры текстами пьес различной степени серьезности, специально рассчитанных на вкусы среднего класса. Теперь уже ни один город не мог обходиться без собственного театра. Самыми новыми и наиболее посещаемыми в столице были Театр комедии (ставший школой современного актерского мастерства в Венгрии и все еще работающий на Большом бульваре), Венгерский театр, Народный театр и Королевский театр. Актеры пользовались огромной популярностью и имели определенное общественное влияние – так, по просьбе прославленной примадонны Луизы Блахи, которую она пропела по окончании представления перед бисирующей публикой, император помиловал группу новобранцев, приговоренных к смерти за убийство жестокого офицера.
Однако настоящим «вторым домом» для горожанина, где он мог рассчитывать на приятную компанию и задушевную беседу, мог поиг- /406/ рать на бильярде, в шахматы или в карты, просто послушать международные или местные новости за чашкой кофе или стаканом воды, была кофейня. Многие люди едва ли не всю свою жизнь проводили в разговорах о политике, искусстве, литературе, о повседневности, листая газеты, журналы и даже энциклопедии в этих очень своеобразных общественных заведениях, которых в 1896 г. только в Будапеште насчитывалось более 600 и почти 1,4 тыс. – по стране. Вся подборка венгерской прессы, а также приличный выбор иностранных газет всегда наличествовали в таких престижных кафе, как «Центральное», «Ллойд», «Фиуме», «Японское», или же в лучшем из лучших – «Нью-Йорке», открытом в 1894 г. Поразительно, что эти кафе были не столько заведениями общественного питания, сколько центрами, торговавшими периодикой, и главное – центрами обмена информацией. Так, вся редакция «А хет» («Неделя») – самого влиятельного литературного еженедельника вплоть до появления журнала «Нюгат» («Запад») – обычно работала в кафе «Центральное».
Периодическая печать также пережила бум, подобный взрыву: к 1914 г. число издаваемых газет и журналов достигло почти 2 тыс. наименований с общим тиражом свыше четверти миллиона экземпляров. Помимо давно существовавших политических ежедневных газет, появилась желтая пресса, которая и одержала верх. Самая известная из бульварных газет – «Аз эшт» («Вечер»), издававшаяся с 1910 г., вскоре завоевала 200-тысячную читательскую аудиторию, тогда как «Пешти хирлап» («Пештский вестник») имел всего 40 тыс. читателей. Популярные культурно-развлекательные еженедельники вроде «Толнаи вилаглапья» («Весь мир Тольнаи») выходили тиражом в 100 тыс. экземпляров, как и многие сатирические газеты. Напротив, литературный еженедельник «Нюгат», сделавший эпоху в венгерской художественной литературе (в нем работали крупные прогрессивные писатели), издавался тиражом всего в 3 тыс. экземпляров, чуть большим по сравнению с другими добротными профессиональными журналами, выходившими тогда почти по всем основным специальностям. Издательское дело, в целом, развивалось очень стремительно: общее число публикаций в 1899 г. составило 5665 наименований, т. е. в два раза больше всего выпущенного за десятилетие – с 1850 по 1859 г. включительно. Можно не сомневаться, самым популярным чтением оставались альманахи – ежегодно выходившие сборники, состоявшие из различного рода полезных, практических материалов и развлекательных историй. Регулярно читавшая литературная аудитория, по-видимому, составляла не менее 100 тыс. человек, хотя дешевые издания /407/ венгерских классиков, таких, как Йокаи или Арань, выходили тиражами в 200 тыс. экземпляров, т. е. по массовости сопоставимыми с современными бестселлерами. Типовой тираж современной классики, скажем Толстого или Дюма, составлял от 10 до 30 тыс. экземпляров. Последней цифрой определялся тираж и новых многотомных энциклопедий Паллаша и Реваи – иными словами, один из десяти выпускников средней школы покупал экземпляр издания такого рода.
В живописи и скульптуре, в музыке и литературе эпоха дуализма также стала переходным периодом. Национальный романтизм продолжал вдохновлять венгерских живописцев, композиторов и писателей вплоть до начала 1890-х гг., пока его яркая палитра не стала более приглушенной в передаче сложного мироощущения людей fin-de-siècle, в котором свободно сочетались восхищение современностью и усталость или разочарование в ней, отрицание прошлого и тоска по нему, острое предвосхищение будущего и тщетные поиски прекрасного и утешения в мире декаданса. Могучие исторические полотна и портреты кисти Виктора Мадараса, Берталана Секея, Мора Тана и Дьюлы Бенцура, непосредственно взывавшие к чувству национальной гордости, пользовались авторитетом и после подписания Компромисса 1867 г. Однако самым знаменитым художником этого периода был Михай Мункачи, некоторые произведения которого еще сохраняли налет романтической театральности, однако во многих других его работах – в жанровых полотнах, в картинах на исторический или религиозный сюжет – его потрясающее мастерство создавало ощущение реальности изображения, в значительной мере, предвосхитившей натурализм конца столетия. Тогда же, в 1860–1870-х гг., молодой художник Пал Синьеи-Мерше взялся за эксперименты с живописной техникой, совершенно не известной за пределами круга французских импрессионистов, добиваясь передачи эффектов, производимых игрой светотени и цвета. Разочарованный холодным приемом, с каким публика встретила его ранние шедевры, он удалился в свое поместье, где и обитал вплоть до 1890-х гг., пока не присоединился к международной
В отличие от художественных выставок, посещавшихся в общем-то ограниченным кругом любителей живописи, музыка, по крайней мере, в некоторых ее жанрах и формах, имела куда большую аудиторию. И даже если трудно говорить о популярности произведений Вагнера, с которыми его тесть Ференц Лист все же пытался познакомить венгерское общество, то творчество самого Листа, активно работавшего вплоть до середины 1880-х гг., оставалось любимым. В сочинениях Листа часто и широко использовались напевы чардаша, благодаря чему народная музыка стала восприниматься как неотъемлемая часть профессиональной авторской. Традиции романтической музыкальной культуры сохранялись и в первые годы XX в., обретая современное звучание в творчестве Енё Хубаи или же великолепного Эрнё Дохнани. Академия музыки, Оперный театр (в котором работало немало превосходных дирижеров и среди них, хотя и недолго, сам Густав Малер) и Филармоническое общество сделали очень много для воспитания музыкального вкуса у образованной аудитории, однако широкие массы были увлечены несколько иной – легкой музыкой. Особенно любимым в народе жанром стала оперетта, пользовавшаяся чрезвычайным успехом у зрителя из средних классов общества. Сначала самыми популярными в Венгрии были оперетты Иоганна Штрауса и других иностранных композиторов, однако на рубеже веков постановки венгерских оперетт тоже стали собирать полные залы. К тому времени, как венгерский композитор Ференц Легар, живший в Вене, начал в 1905 г. триумфальное шествие по континенту со своей «Веселой вдовой», Енё Хуской уже была создана оперетта, имевшая специфический будапештский колорит. «Примадонна/романтический герой/счастливый конец/легко запоминающиеся, сентиментальные мелодии» – таков был, казалось, незамысловатый рецепт изготовления этой музыкальной продукции. Тем не менее, под- /409/ линные мастера ухитрялись и на этом материале проявлять свое воображение и талант интерпретации, как это получилось, в частности, у Имре Кальмана в оперетте «Королева чардаша» («Сильва») – непревзойденном, по мнению ряда ценителей, достижении в этом жанре из всего, созданного на рубеже веков. Чрезвычайно популярная музыкальная версия «Витязя Яноша» Петёфи, созданная композитором Понграцем Качёхом, представляет несколько иной жанр популярного музыкального театра – мюзикл, где также сочетаются диалоги, песни и танцы, но темы и образы в основном заимствованы из сентиментальной пасторали, идеализирующей картины сельской жизни. В музыкальном отношении мюзиклы напрямую связаны с «цыганской» традицией, которой свойственны резкие переходы от меланхолии и грусти к радости и безудержному веселью. В них находили выражение довольно простые, но очень сильные и глубокие чувства, а музыканты имели возможность во всем блеске показать свое виртуозное владение скрипкой. Одному из величайших мастеров игры на этом инструменте Пиште Данко был даже поставлен от благодарных современников памятник в родном городе скрипача Сегеде – до сих пор единственный в мире памятник в честь цыгана.
Отход от старой романтической школы, в традициях которой воспитывались с детства, а также неприятие моды на псевдофольклор, столь широко распространенный в то время, побудили двух чрезвычайно одаренных музыкантов – Белу Бартока и Золтана Кодая, хорошо знакомых с новейшими течениями в западной музыке, избрать для себя совершенно иной путь. С 1906 г. они предприняли целый ряд экспедиций, собирая подлинно народные песни. Эти песни, основанные на пентатонике, имели очень мало общего с теми подделками, что выдавались за настоящий фольк. Композиторы записали тысячи напевов и мелодий песен и танцев не только мадьярского происхождения, но и те, что были распространены среди словаков и румын, проживавших в Карпатском бассейне, тщательно при этом изучая их этнографический фон. Как композитор Кодай был очень тесно связан с фольклором: его концерт для струнного квартета (1908) или соната для виолончели и фортепьяно (1911) напрямую воспроизводят мир секейских баллад. Барток тоже испытал глубокое влияние фольклора, но при этом в его творчестве определенно нашла отражение революция, совершенная в эту эпоху музыкой авангарда: опера «Замок герцога Синяя Борода», соната для фортепьяно «Allegro barbaro», музыка к балетам «Деревянный принц», «Чудесный мандарин». И Барток, и Кодай стали членами Академии музыки, однако в научных и полити- /410/ ческих консервативных кругах их не жаловали. Оперу Бартока отказывались ставить в Будапеште, обоим им так и не удалось создать новое музыкальное общество, и лишь значительно позднее их творчество было признано основополагающим для современной музыкальной культуры Венгрии.
Любой краткий очерк истории венгерской литературы эпохи дуализма должен бы начинаться с автора либретто для оперетты Штрауса «Цыганский барон» – Мора Йокаи, «великого рассказчика» и одного из последних гигантов «мартовской молодежи» 1848 г. Он был самым известным и самым читаемым венгерским писателем своего времени как в стране, так и за ее пределами. Сто томов его собрания сочинений (202 произведения), опубликованных в 1894–98 гг., знакомят читателя со всеми периодами истории Венгрии: турецкое иго; война за независимость под предводительством Ракоци; период, отмеченный стремлением Габсбургов создать единую централизованную империю; «эпоха реформ» и революция 1848 г.; а также ускоренное общественное и промышленное развитие страны во второй половине XIX в. Понятно, что героическая и патриотическая тематика привлекала особое внимание талантливого писателя-романтика, хотя его чрезмерный оптимизм, вера в гармонию и торжество гуманизма уже начинали восприниматься как некий самообман на фоне быстрых и грозных перемен в окружающем мире. Историческая тематика привлекала также одного из более молодых авторов – Гезу Гардони. В романах, рассказах и пьесах Ференца Херцега речь в основном идет о современном автору среднепоместном дворянстве: его герои часто бывают легкомысленны, ветрены, даже безответственны, но они все равно вызывают чувство искренней симпатии как подлинные представители венгерской нации, носители ее идей и ценностей. Самым талантливым учеником Йокаи, мастером сюжета и вставных новелл-анекдотов стал Калман Миксат. Подобно Йокаи и Херцегу, он в течение нескольких десятилетий был депутатом парламента, однако личный опыт участия в политической жизни страны имел следствием ярко выраженное критическое отношение писателя к правящей элите: образы некогда могущественных и уважаемых аристократов (герои, обладающие неоспоримо цельными натурами у Йокаи и приобретшие черты благородной богемы под пером Херцега) в поздних его произведениях становятся коррумпированными политиками или откровенными охотниками за приданым, изображаемыми со все более горькой иронией.
Критические ноты появляются и в повествованиях о деревенской жизни, всегда бывшей в национально-романтической литературной /411/ традиции символом чистоты и гармонии с природой. Не лишенные социологизма романы и рассказы Ференца Моры и других писателей обращают внимание читателя на процессы глубокого социального расслоения в сельском населении и на повсеместную нищету большей части венгерского крестьянства. Особенной правдивостью и художественной глубиной отличается реалистическая, даже натуралистическая проза Жигмонда Морица, повествующая о беспросветной жизни деревенской бедноты, полностью изверившейся и готовой в беспрестанной борьбе за землю даже на подлость, о равнодушии к неудачникам со стороны тех, кто сумел хоть немного над ними приподняться. Городская жизнь, т. е. существование в основном средних классов, также обрела своих бардов, воспевавших ее с глубокой симпатией или же весьма критически. Шандор Броди, прирожденный бунтарь, в подражание Золя создавал натуралистическую прозу, которая раздражала вкусы «христианско-венгерской», добропорядочной публики, равно как и филистерского нового среднего класса. Енё Хелтаи эпатировал консервативного читателя своими легкими, фривольными рассказами о повседневной жизни артистов мюзик-холла, журналистов, танцовщиц кабаре и прочей богемы, собиравшейся в театрах и кафе. Однако самым знаменитым представителем этой городской прозы стал романист и драматург Ференц Молнар. Его картинам жизни современного города почти не свойственны иконоборчество и излишний пафос, а его ирония остроумна и сдержанна. Он мастерски владеет искусством изображения характеров и непревзойденной в его время сценической пластикой, благодаря чему его пьесы с успехом шли и на Бродвее. На редкость универсальным писателем, хорошо знавшим и жизнь большого города, и быт провинциальных маленьких городков, умевшим рассказать обо всем на свете с удивительным очарованием и мастерством, был Дьюла Круди.