История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
С конца 70-х годов в эстетике А. К. Чарторыского происходит знаменательная эволюция от последовательно классицистических воззрений к сближению с теорией Дидро (в драме) и к отказу от рационалистической концепции художественного видения (в поэзии). Это последнее определило формирование «пулавской» концепции рококо и сентиментализма. Философско-эстетическая теория рококо выступает в работах Ю. Шимановского и И. Хрептовича. Рассматривая искусство, жанры, вкусы в развитии, подчеркивая историческое непостоянство, обусловленное эволюцией, они выступают против классицистического культа античности и видят источник поэтического вдохновения в современности. Необходимость в поэзии незыблемых правил и образцов, сковывающих воображение, ими отрицается. Творчеству по готовым классицистическим эталонам противопоставляется спонтанное, диктуемое «сердцем» и «чувством». Стремление к новому, оригинальному становится у них ведущим критерием оценки художественного произведения.
Противопоставляя классицистическому
«нежности». Увлеченные современностью как поэтическим материалом и не скованной дидактическими догмами концепцией личности как лирического начала, поэты рококо в поисках новых экспрессивно-выразительных средств, тем и образов обращались к национальному фольклору, нередко выступающему у них в специфически интеллектуальном аристократически-салонном преломлении. Эти поиски наложили впоследствии характерный отпечаток на первые юношеские опыты польских романтиков. Однако потеря Польшей независимости, национальное угнетение обусловили вскоре отход их от эпикурейского прославления полноты и радости жизни и возрождение гражданственно-патриотической линии национального просветительского классицизма. Это характерно и для «пулавца» Ф. Д. Князьнина: обращаясь к гражданственно-политическим проблемам, поэт возвращается к классицистическим схемам, в кругу которых он начинал свой творческий путь.
Кроме Пулав, рококо развивалось в Варшаве (С. Трембецкий, А. Миэр), а также в Кракове (где оно, как и местный сентиментализм, оппозиционно просветительскому классицизму не только эстетически, но и философски). Рококо — заметное явление в литературной жизни Польши и на заключительной стадии Просвещения (первые три десятилетия XIX в.). Гедонизм рококо был близок ведущей тенденции просветительской этики, утверждавшей естественность человеческого стремления к удовольствию, что было отражением общефилософской концепции раскрепощения личности в противовес аскетизму христианской доктрины. В то же время рококо формально-стилистически могло использоваться вне сферы просветительских идей, художниками иных воззрений и в иных целях (прежде всего — развлекательных). В польской литературе рококо не обрело такого распространения, как классицизм и сентиментализм. Постоянная угроза потери национальной независимости, борьба за преобразование общества, разделы Польши и крушение собственной государственности (1795), состояние шока, настроения безнадежности, трагизм, сменившийся надеждами и новым национальным подъемом первых десятилетий XIX в., — все это слишком мало вязалось с камерностью и изысканностью, легкостью и игривостью, развлекательностью и изощренной утонченностью рококо.
Кульминацией польской литературоведческой мысли XVIII в. была работа профессора Краковского университета, критика, переводчика и историка Марчина Фиялковского «О гении, вкусе, красноречии и переводе» (1790). Теоретические идеи пулавского рококо И. Хрептовича получили здесь целостное, законченное выражение: эстетика выделялась как самостоятельная наука, оперирующая собственными категориями и руководствующаяся лишь ей присущими законами. Теория у Фиялковского утрачивает не только характер программирующей доктрины — она уже не рассматривается и как комплекс обязующих или рекомендуемых норм. Это закономерно следовало из концепции саморазвивающегося искусства, создаваемого гением художника, а не калькуляцией теоретика. При всей полемичности по отношению к поэтикам Голяньского и Дмоховского работа Фиялковского логически завершала ведущую их тенденцию — ориентацию теории на художественную практику.
Среди поэтов рококо, для которых образцом было творчество де Берни, особую славу снискали Юзеф Шимановский (1748—1801) и Франчишек Дионизий Князьнин (1750—1807). Первый был теоретиком и создателем нового стиля, автором идиллий, песен и популярной у современников поэтической переработки «Книдского храма» Монтескье, поэмы «Храм Венеры в Книде» (1778). Второй известен прежде всего идиллиями, лирикой, драматическими пасторалями. Влияние Шимановского у Князьнина сочеталось с сентименталистской тенденцией — через нее преломлялось его увлечение Феокритом, Я. Кохановским и поэзией польского Возрождения.
Основоположником польского сентиментализма был Франчишек Карпиньский (1741—1825), названный современниками «поэтом сердца». Его поэтическое видение, стиль и образность отмечены оригинальностью (с западным сентиментализмом поэт ознакомился позже, овладев французским языком). Идиллии, лирические стихи, песни Карпиньского 60—70-х годов, опубликованные впервые в 1780 г., поэтически преломили личную драму поэта (неудачные увлечения, неустроенность, скитания), а также его характер (повышенная эмоциональность, «чувствительность», нерешительность и в то же время известное самолюбование) и воззрения (христианское милосердие, вынесенная из бедного родительского дома и усиленная годами учебы в иезуитской школе патриархальная религиозность). Наивная восторженность,
Творчество Карпиньского 80-х годов, отличаясь формально-стилистической отточенностью, не свободно от влияния рококо, от которого поэта, однако, отделяла этическая трактовка категорий вкуса и чувства, наличие гражданственных мотивов (описание доли крепостных, поддержка реформ, трагедия поражения и разделов Польши). Одновременно в его лирике появляются мотивы, стихотворные размеры, образы и метафоры, характерные для устного народного творчества. Особую известность приобрела религиозная лирика Карпиньского, где вера отождествляется с гуманностью и общественной справедливостью. Некоторые из его религиозных песен до сих пор живут в крестьянской среде. С сентиментализмом связаны и комедии Карпиньского «Оброк» и «Альцеста», тогда как историческая трагедия «Болеслав III» (как и трагедии Князьнина) создана по классицистическим канонам. Специфическая родословная пулавского сентиментализма, связь с просвещенно-аристократическим меценатством, продолжив гуманно-просветительскую концепцию личности и общества, в то же время обусловили как переплетение с рококо, так и отсутствие революционных, бунтарских тенденций, характерных для многих западноевропейских сентименталистов.
Предромантизм как тип мировосприятия зарождается в 80-е годы внутри направлений классицизма, сентиментализма, рококо и на их стыке, поэтому на начальной стадии в нем отсутствует единое стилевое русло. Предромантизм появляется там, где эмоциональное и рациональное выступают не в гармонии, а в противоречии. Вместе с утратой веры в реальность разумной гармонии утрачивается социально-философский оптимизм Просвещения, его вера в рациональное устройство мира. Действительность представала как нечто чрезвычайно сложное и непостижимое. На первый план в системе мировосприятия выдвинулись элементы агностицизма и — как следствие — иррациональное (фантазия, религия, мистицизм). Раскованное воображение, не ограничиваемая теоретическими предписаниями творческая фантазия, стремление к необычности, живой интерес к национальному своеобразию, а в связи с этим обращение к фольклору и истокам национальной истории (Средневековье, готика), иногда в сочетании с идеями провиденциализма, — эти характерные особенности предромантизма проявляются и в поэзии последних десятилетий XVIII в. (некоторые творения Карпиньского, Князьнина, Воронича и др.), и в прозе (сочинения В. И. Маревича; романы Ф. С. Езерского — «Говорэк герба Равич», 1789, «Жепиха, мать королей», 1790; М. Д. Краевского — «Лешек Белый», 1789—1792). С развитием этих веяний усилился в Польше интерес к поэзии Юнга и Д. Макферсона, готическим романам и романам ужасов.
Особенностью польского предромантизма был обозначившийся и в нем сарматизм как составная часть общего мировосприятия. Однако этот сарматизм не был идентичен тому, который определял облик польской культуры конца XVII — первой половины XVIII в. Концепция просветительского космополитизма, столь сильная в первый период польского Просвещения, в силу привязанности основной массы шляхты к национальным традициям и в результате общественно-политической специфики польского Просвещения (нависшая над страной угроза уничтожения независимости), оказалась несостоятельной. Значительную роль в этом играли и общеевропейские факторы, связанные с процессом формирования наций, что проявлялось и в культуре, литературе, искусстве. Именно тогда пробуждается в этой связи широкий интерес к фольклору и зарождается фольклористика как наука. Тем самым логика исторического развития польского общества способствовала нарастающей интеграции реформаторских и традиционалистских концепций культуры после размежевания в первый период. Просветители с 80-х годов начали уделять особое внимание проблемам национальной специфики (что ранее было отличительной чертой программ традиционалистов). И вот внутри концепций традиционалистского лагеря появился своего рода «просвещенный сарматизм», а внутри реформаторского лагеря — «сарматизированное Просвещение». Такого рода общественно-политические веяния в культуре отразились не только в предромантической литературной линии, но и в творчестве классицистов (например, у Красицкого наиболее полно в романе «Пан Подстолий»), а также в сентиментализме (характерные примеры — «Ода к усам» Князьнина и «Жалобы сармата» Карпиньского).
Сентименталистские тенденции, а отчасти рококо наложили отпечаток на творчество выдающегося режиссера, актера, драматурга, педагога и первого историка национальной сцены Войчеха Богуславского (1757—1829), который еще при жизни снискал славу «отца польского театра». Бедный шляхтич, королевский гвардеец, он в 1778 г. становится актером национального театра, переводит и переделывает Мольера, Бомарше, Мерсье, Дидро, Гольдони, Лессинга, Коцебу, Шекспира, Шеридана и других; Богуславский был соавтором и постановщиком первой польской оперы «Осчастливленная нищета» (основной текст Богомольца, музыка М. Каменьского, 1778). В 1781—1782 гг.