История всемирной литературы Т.5

Бердников Георгий Петрович

Несмотря на неблагоприятные условия, белорусская литература сделала в первой половине XVIII в. определенный шаг вперед. Из письменности выделялось собственно художественное творчество, повысился интерес к народной жизни.

ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ВЕКА. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ИДЕЙ ПРОСВЕЩЕНИЯ

В несколько иных условиях протекало развитие белорусской литературы во второй половине XVIII в. Затяжной экономический и идеологический кризис сменился некоторым оживлением. Тон в общественной мысли, в публицистике начали задавать реформаторы (И. Хрептович, М. Бутримович, М. Карпович, И. Еленский), многие философы Белоруссии стали поборниками идей Просвещения (М. Почобут-Одляницкий, Б. Добшевич, А. Довгирд и др.). Постепенно средневековая

схоластика и обскурантизм времен Контрреформации уступали место религиозному скептицизму и рационализму. Расширялась сеть светских школ, типографий, значительного подъема достигло театральное (придворные театры), декоративно-прикладное (например, знаменитые слуцкие пояса и уречское стекло) и изобразительное искусство. В 1772—1795 гг. земли Белоруссии вошли в состав Российской империи, что создало благоприятные условия для дальнейшего экономического и духовного развития, проникновения сюда произведений русской классики (Ломоносова, Державина, Радищева).

Белорусская литература второй половины XVIII в. испытала влияние польского, русского и западноевропейского Просвещения. Она все решительнее освобождалась от средневековых канонов, становилась все более светской. Однако часто новые идеи отчетливее всего проявлялись не в собственно белорусской литературе, а в многоязычной литературе Белоруссии (польские произведения А. Нарушевича, И. Быковского, Т. Глинской, И. Ляхницкого, русские оды И. Сокольского, И. Голеневского, латинская поэзия М. Корицкого). С середины XVIII в. барокко утратило свое значение. Литература и искусство Белоруссии стали все больше следовать канонам классицизма и сентиментализма, проникавшим сюда преимущественно при посредничестве польской литературы. Нормативная эстетика классицизма оказала на белорусскую литературу двойственное воздействие: стимулировала развитие одних видов и жанров и замедлила или приостановила развитие других (дидактическая поэзия, любовная лирика, пародийная проза). Просторечье, каковым считался белорусский язык, признавалось пригодным лишь для низких, комических жанров, для выражения же высокого — эпического или трагического содержания употреблялись польский или латинский языки.

Две тенденции, обусловленные воздействием классицистической эстетики, прослеживаются в белорусской поэзии. Религиозная и панегирическая поэзия перешла преимущественно на польский язык. В редких исключениях (стихотворения на смерть Антона Соллогуба, на приезд в Дубою польского короля Станислава Августа) чувствуется сознательная архаизация, возвращение к высокой лексике древней белорусской литературы. Успешно развивается бурлескная поэзия, пародирующая канонические духовные тексты. В колядках второй половины XVIII в. («В Вифлееме, доме убогом», «Старый Осип бородатый», «Того дня весьма славного») от библейского содержания остаются лишь традиционные имена. Отношения небожителей напоминают реальные отношения людей. Достоверно передаются реалии повседневной жизни крестьян. В конце XVIII в. возникло травестийное «Воскресение Христово и сошествие его в ад», являющееся свободной переделкой украинской «Вирши на Велик день». В нем ярко выразилось просветительское вольнодумство. Христос, апостолы, святые, пророки наделены человеческими слабостями, ведут себя как обыкновенные грешники:

Ринулся силач Самсон,

Что охочий был на сон,

И от страха заорал,

Чтоб его кто подождал.

Тут пришел черед Мойсею —

Он поднял его скорее,

Чтоб дорогу дать Якубу,

Ибо сзади, как на сгубу,

Мчал Илья на жеребцах, —

Гром пущал такой — аж страх!

«Студная», бурлескная поэзия, создававшаяся странствующими школярами, сыграла, по словам современного исследователя М. Лазарука, прогрессивную роль как наиболее соответствующая тому времени «форма для развития народной по своему характеру литературы, для введения

в литературу образов, картин, сцен, взятых из жизни простых людей». Книжные, барочные и классицистические традиции сливались здесь с фольклорными. Многие пародийные произведения стали народными и записывались собирателями вплоть до XX в.

Во второй половине XVIII в. развивается политическая поэзия. По горячим следам Семилетней войны написаны «Указ горячий» и «Проект» (1762). В них дана резко отрицательная оценка политике Петра III, всему царскому двору. События польского национально-освободительного восстания под руководством Т. Костюшко подробно изображены в стихотворном «Разговоре в письмах императрицы с Игельстромом», изданном в 1794 г. в Варшаве. В политической поэзии наиболее значительна «Песня белорусских солдат 1794 года», направленная против царской России и кайзеровской Пруссии. Она призывала крестьян взять в руки «косы да янчарки», чтобы сообща отплатить внешним и внутренним врагам за все социальные и национальные обиды:

Помним добре, что творили,

Как нас драли, как нас били.

Что ж терпеть ярем проклятый?!

Хватит бабиться по хатам.

Народные, крестьянские массы объявляются в «Песне» главным вершителем исторических судеб. Только они способны, устроив объединенными силами «жатву», освободить «батьковщину». Неизвестный автор апеллирует к чувству собственного достоинства белорусского народа, призывает его пожертвовать ради победы своим имуществом, осуждает предательство шляхты. Одновременно в «Песне» ощущаются и слабые стороны просветительской идеологии — чрезмерная надежда на социальные реформы, на «доброго» пана, который, признав крестьян людьми, даст им «вольность».

Значительные изменения произошли в белорусской драматургии. В середине XVIII в. иезуиты потеряли прежнюю монополию на школьные представления. Одновременно белорусская интермедия появилась на православной и униатской школьной сцене, приобретя там новое социальное звучание. Вольнодумство белорусского народа, его отрицательное отношение к католицизму и религиозным догмам проявились в интермедиях «Крестьянин в костеле» и «Крестьянин на исповеди», которыми в 1752—1755 гг. сопровождалась смоленская постановка драмы-моралите «Декламация» М. Базилевича. Герой первой из них, подвыпивший Терех, услышав органную музыку, пустился в костеле в пляс, за что был закован в цепи. Крестьянин и его сын, возмущенные насилием, избивают шляхтича. Просветительская идея естественного равенства всех людей выражена в интермедии «Слепой, хромой, потом пан и тивун», показанной на сцене Жировичской униатской школы в 1751 г. В той же школе исполнялись польско-белорусские орации, осуждавшие феодальную анархию и продажность шляхты во время выборов в сейм.

Развитие школьной драматургии переходного периода нашло логическое завершение в произведениях, поставленных на сцене Забельской коллегии, где на интермедийной основе возникла «Комедия» (1787) Каетана Марашевского — наиболее значительное явление белорусской литературы второй половины XVIII в. В «Комедии» еще ощущается зависимость от барочной драмы-моралите (назидательность финала, отсутствие женских ролей, использование библейских мотивов); отдельные сцены напоминают вставные интермедии. Однако в целом в «Комедии» преобладают уже черты новой литературы.

В злоключениях главного героя Демки виноват прежде всего пан, не считающий крестьян за людей, затем корчмарь-арендатор, спаивающий и обманывающий сельчан, наконец, черт, предстающий перед героем в облике панича. Демке же кажется, что первопричина всех несчастий — в «первородном грехе» библейского Адама. Черт заключает пари, что Демка не сможет промолчать и получаса. Ставка в споре — демкина душа. В соответствии с фольклорными принципами мужик трижды нарушает обет молчания. Формально пари выиграл черт. Но морально победил Демка, ибо во всех трех случаях он заговорил по своему бескорыстному благородству. Своим поведением он опроверг самого себя, доказал, что ни первородный грех, ни божий рок не имеют отношения к человеческой судьбе, так как все зависит от самого человека.