История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
Новые формы эстетического освоения жизни, проявлявшиеся в прозе, в свою очередь, оказывали влияние на содержание и формы поэзии. В поэзию также проникают будни жизни, поэты все чаще обращаются к судьбе обыкновенного человека. Тем самым преодолевается пропасть, существовавшая в прошлом между поэтическими и прозаическими жанрами (последние считались «низменными»). Стремление к изображению будней жизни сближало — в самых общих чертах — литературу на двух крайних флангах евроазиатского континента — Европы и Дальнего Востока.
Ж.-Б.-С.
Ленинград. Эрмитаж
Эти процессы прослеживаются и в изобразительном искусстве XVIII в. Дидро в «Салонах» восхищался сентиментальным живописцем Грёзом, который «посылает свой талант повсюду — в шумные народные сборища, и в церкви, и на рынок, на гулянье, в дома, на улицы». Любимцем Дидро был и Шарден, героями которого были прачки, служанки, ремесленники. В России XVIII в. подлинного расцвета достиг реалистический живописный и скульптурный портрет (Д. Левицкий, Ф. Шубин).
Мировое признание завоевала японская гравюра XVII—XVIII вв., причем в XVIII в. углубляется психологическая трактовка человеческой личности. В истории японской живописи возникает особый термин — укиё-э. По буддийской терминологии это слово обозначало мирскую жизнь, бренную житейскую суету в противовес иррациональной «высшей действительности».
Героями гравюр Харунобу, Утамаро и других художников являются обыкновенные люди, чаще всего женщины. Представлены труд и быт людей. Так, Харунобу изображает очистку хлопка. Любопытно, что у одного из первых мастеров укиё-э — Моронобу есть гравюра, которая, как и картина Шардена, называется «Прачки», а другая — «Просушка белья».
Разумеется, художественный опыт был весьма неодинаковым у разных народов. Теоретики XVIII в. уже улавливали эти различия. Как отметил Гердер, «один народ понимает правдоподобие иначе, в иной форме и степени, чем другой». Но хотя представление о реализме как особом методе и направлении еще не сложилось, знамением времени уже в XVII в. стало обращение к будням жизни, стремление демократизировать тематику и героев.
Проблема литературного языка в XVIII в. не только сохраняет свое значение, но и — в отдельных районах мира — приобретает особую остроту. Борьба за национальный язык, разумеется, протекает по-разному в странах независимых и в странах угнетенных, в особенности тех, где осуществляется политика планомерного подавления национальной культуры.
У чехов, словаков, у южных славян речь шла прежде всего о борьбе за независимость своего народа, о возрождении национальной культуры, а это возрождение было немыслимо без утверждения и развития национального языка. Можно сказать, что в этих странах вопрос о языке приобретал политический смысл. Автор «Истории славеноболгарской» (1762) Паисий Хилендарский с особым возмущением говорит о тех болгарах, которые «переходят на чуждый язык и усваивают чуждые нравы», он называет их «отцеругателями» и требует возрождения болгарского языка, создания на нем произведений для народа. В утверждении болгарского языка для него залог подъема национального сознания и грядущего обретения государственной независимости.
Другой аспект языковой проблемы — сохранение древнего языка в качестве языка научного или ритуального или даже языка литературы.
В странах Южной и Юго-Восточной Азии сходную роль играет пали, а также санскрит, на котором в XVIII в. в Индии еще продолжают создаваться литературные произведения, по существу уже малодоступные для широкого читателя, хотя и опирающиеся на великую классическую традицию.
В XVIII в. во многих странах сохраняется двуязычие. Так, в Корее и Вьетнаме и даже в Японии литература создается и на национальных языках, и на общерегиональном литературном языке, в основу которого положены лексические и грамматические нормы древнекитайского языка. В Китае продолжается развитие литературы на классическом древнем языке (вэньянь) и на живом языке (байхуа), на которых пишутся романы. При этом в жанровом отношении произведения, написанные на китайском языке в Корее или Вьетнаме, более тесно связаны с традицией классической китайской литературы.
Своеобразная ситуация создается в связи с колониальными завоеваниями. В большинстве стран Африки и в некоторых странах Азии тот или иной европейский язык распространяется наряду с местными национальными. До поры до времени это, однако, как уже отмечено выше, не приводит к взаимодействию культур и языков.
Во многих странах Азии в XVIII в. книжный язык и язык разговорный не совпадали, а проблема национального языка еще не могла быть решена, ибо для этого не созрели исторические условия.
Процесс демократизации литературы, как правило, неотделим от процесса утверждения живого народного языка. В Греции ряд ученых-филологов догматически настаивали на том, чтобы литературный язык строился на основе древнегреческого. Им противостояли просветители, которые ориентировались на народный язык. Борьба двух течений отражает столкновение передовых и консервативных взглядов.
В России на протяжении всего XVIII в. протекает процесс формирования литературного языка. Начиная с Ломоносова, над созданием русского языка работают все выдающиеся писатели. Постепенно происходит сближение литературного языка с разговорным, язык очищается как от славянских архаизмов, так и от варваризмов. Смело разрушает высокий стиль Державин, вводя в поэзию слова и обороты народной речи. Демократизация литературного языка, которую осуществляет Карамзин, вызывает резкие нападки со стороны ревнителей высокого слога, пересыпанного славянизмами. Противники Карамзина ясно видят общественный смысл проводимой реформы. «Желание... сравнять книжный язык с разговорным... не похоже ли на желание тех новых мудрецов, которые помышляли все состояния людей сделать равными?» — писал Шишков, откровенно раскрывая реакционный смысл своих выступлений против Карамзина.
Для языков, которые уже сложились как национальные, в XVIII в. оставалась задача закрепления и расширения, обогащения языковых норм. Так, в специальном обращении французского Конвента содержался призыв к народу «изгнать диалекты как наследие отребья феодализма и памятники рабства».
Как уже сказано в начале этой главы, в XVIII в. углубляется неравномерность литературного процесса. Однако на двух концах евроазиатского континента (при всей несхожести стадий развития), а также в Северной Америке поиски идут в сходном направлении. Все чаще возникает в умах писателей XVIII в. мысль о единстве человечества и его культуры.