История зарубежной литературы XIX века. Романтизм: учебное пособие

Модина Галина Ивановна

ТО JANE

The keen stars were twinkling,And the fair moon was rising among them,Dear Jane.The guitar was tinkling,But the notes were not sweet till you sung themAgain.As the moon's soft splendourO'er the faint cold starlight of HeavenIs thrown,So your voice most tenderTo the strings without soul had then givenIts own.The stars will awaken,Though the moon sleep a full hour laterTo-night;No leaf will be shakenWhilst the dews of your melody scatterDelight.Though the sound overpowers,Sing again, with your dear voice revealingA toneOf some world far from ours,Where music and moonlight and feelingAre one.

К

ДЖЕЙН С ГИТАРОЙ

Ярко блещут Стожары,Несказанная в небе сияетЛуна.Звонко пенье гитары,Но лишь с голосом Джейн оживаетСтруна.Неба мрак серебристыйЛунно-звездные нежно согрелиЛучи;Дарит голос твой чистыйДушу струнам, чьи мертвенны трелиВ ночи.Звездный свет, замирая,Хочет видеть луны золотуюКрасу;Лист не дрогнет, вбираяГармонических струн неземнуюРосу.Звук летит окрыленный,Раскрывая в ночное молчаньеОкно,В этот мир отдаленный,Где любовь, лунный свет и звучанье —Одно.

MUTABILITY

We are as clouds that veil the midnight moon;How restlessly they speed, and gleam, and quiver,Streaking the darkness radiantly! – yet soonNight closes round, and they are lost for ever:Or like forgotten lyres, whose dissonant stringsGive various response to each varying blast,To whose frail frame no second motion bringsOne mood or modulation like the last.We rest. – A dream has power to poison sleep;We rise. – One wandering thought pollutes the day;We feel, conceive or reason, laugh or weep;Embrace fond woe, or cast our cares away:It is the same! – For, be it joy or sorrow,The path of its departure still is free:Man's yesterday may ne'er be like his morrow;Nought may endure but Mutability.

ИЗМЕНЧИВОСТЬ

Мы, словно облака вокруг луны, —Летим сквозь ночь, трепещем и блистаем.Сомкнётся тьма – и вмиг поглощены,Мы навсегда бесследно исчезаем.Мы точно звуки несогласных лир —Ответ наш разный разным дуновеньям.Не повторит на хрупких струнах мирТо, что с прошедшим отошло мгновеньем.Мы спим – расстроен сновиденьем сон.Встаем – мелькнувшей мыслью день отравлен.Веселье, плач, надежда, смех и стон —Что постоянно в мире? Кто избавленОт вечных смен? – Для них свободен путь.Ни радость, ни печаль не знают плена.И день вчерашний завтра не вернуть.Изменчивость – одна лишь неизменна.

Джон Китс

* * *

То one who has been long in city pent,'Tis very sweet to look into the fairAnd open face of heaven, – to breathe a prayerFull in the smile of the blue firmament.Who is more happy, when, with hearts content,Fatigued he sinks into some pleasant lairOf wavy grass, and reads a debonairAnd gentle tale of love and languishment?Returning home at evening, with an earCatching the notes of Philomel, – an eyeWatching the sailing cloudlet's bright career,He mourns that day so soon has glided by:E'en like the passage of an angel's tearThat falls through the clear ether silently.

* * *

Тому,

кто в городе был заточен,Такая радость – видеть над собоюОткрытый лик небес и на покоеДышать молитвой, тихой, точно сон.И счастлив тот, кто, сладко утомлен,Найдет в траве убежище от знояИ перечтет прекрасное, простоеПреданье о любви былых времен.И, возвращаясь к своему крыльцу,Услышав соловья в уснувшей чаще,Следя за тучкой, по небу скользящей,Он погрустит, что к скорому концуПодходит день, чтобы слезой блестящейУ ангела скатиться по лицу.

THE POET

At Morn, at Noon, at Eve, and Middle Night,He passes forth into the charmed air,With talisman to call up spirits rareFrom plant, cave, rock, and fountain. – To his sightThe hush of natural objects opens quiteTo the core: and every secret essence thereReveals the elements of good and fare,Making him see, where Learning hath no light.Sometimes, above the gross and palpable thingsOf his diurnal ball, his spirit fliesOn awful wing; and with its destined skiesHolds premature and mystic communings:Till such unearthly intercourses shedA visible halo round his mortal head.

ПОЭТ

В ночную стынь, в полдневную жаруОн смело ввысь летит. Без промедленьяЛуга и скалы, воды и растеньяИдут к нему на тайную игру.С предметов он срывает кожуру,Добро и красоту являя зренью,И там, где Знанье слепо, вдохновеньеСквозь скорлупу ведет его к ядру,Над оболочкой грубою и явнойНа мощных крыльях дух его стремглавВзмывает ввысь, и, таинства познав,С пространством он беседует как равный.И виден круг бессмертья огневойНад обреченной смерти головой.

ON THE GRASSHOPPER AND CRICKET

The poetry of earth is never dead:When all the birds are faint with the hot sun,And hide in cooling trees, a voice will runFrom hedge to hedge about the new-mown mead;That is the Grasshopper's – he takes the leadIn summer luxury, – he has never doneWith his delights; for when tired out with funHe rests at ease beneath some pleasant weed.The poetry of earth is ceasing never:On a lone winter evening, when the frostHas wrought a silence, from the stove there shrillsThe Cricket's song, in warmth increasing ever,And seems to one in drowsiness half lost,The Grasshopper's among some grassy hills.

КУЗНЕЧИК И СВЕРЧОК

Вовеки не замрет, не прекратитсяПоэзия земли. Когда в листве,От зноя ослабев, умолкнут птицы,Мы слышим голос в скошенной траве.Кузнечика. Спешит он насладитьсяСвоим участьем в летнем торжестве,То зазвенит, то снова притаитсяИ помолчит минуту или две.Поэзия земли не знает смерти.Пришла зима. В полях метет метель,Но вы покою мертвому не верьте.Трещит сверчок, забившись где-то в щель,И в ласковом тепле нагретых печекНам кажется: в траве звенит кузнечик.