История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 8
Шрифт:
Этот герцог, человек ума, и при этом человек светский, по натуре экспансивный, не имел привычки хранить секреты, если только речь не шла о делах большой важности; отличаясь в этом от тех рядовых дипломатов, что стремятся придать себе больше веса, делая тайну из всякого пустяка, для которого секретность столь же неважна, сколь и разоблачение. В действительности редко дело представлялось важным для г-на де Шуазейль; и действительно, если бы дипломатия не была наукой интриг и коварства, если бы мораль и правда лежали в основе государственных дел, как это должно быть, тайна явилась бы скорее странной, чем необходимой.
Герцог де Шуазейль подверг кажущейся опале Сен-Жермена во
Юный д'Аранда, осыпав меня ласками, просил с ним позавтракать в его пансионате, заверив, что м-ль Виар с удовольствием увидится со мной.
На следующий день я не мог пропустить свидания с прекрасной Роман. Я был у м-м Варнье за четверть часа до прибытия этой ослепительной брюнетки, и ждал ее с биением сердца, которое убеждало меня, что тех маленьких благ, что я мог себе доставить, было недостаточно, чтобы загасить пламя, которое она во мне зажгла. Когда она появилась, ее полнота внушила мне уважение. Род почтения, которое, как мне казалось, следует испытывать к султанше на сносях, помешал мне подойти к ней с изъявлениями нежности, но она была вполне далека от того, чтобы воображать себя более достойной уважения, чем тогда, когда я знал ее в Гренобле бедной, но нетронутой. Она сказала мне об этом в самых ясных выражениях, после того, как сердечно расцеловала.
— Думают, что я счастлива, — сказала мне она, — все завидуют моей судьбе; но можно ли быть счастливой, когда теряешь самоуважение? Вот уже шесть месяцев я смеюсь лишь краем губ, в то время как в Гренобле, бедная и почти лишенная самого необходимого, я смеялась от чистого веселья, непринужденно. У меня есть бриллианты, кружева, превосходный замок, экипажи, прекрасный сад, служанки, дама-компаньонка, которая меня, быть может, презирает, и, хотя со мной обращаются как с принцессой первые дамы двора, которые запросто ко мне приходят, нет дня, чтобы я не испытала какого-нибудь унижения.
— Унижения?
— Да, эти прошения, с которыми ко мне обращаются, с тем, чтобы обрести монаршие милости, и которые я вынуждена отсылать обратно, извиняясь в своей беспомощности, поскольку не смею ничего просить у короля.
— Но почему вы не смеете?
— Потому что невозможно мне заговорить со своим любовником, не имея перед глазами монарха. Ах! Счастье в простоте, а не в пышности.
— Это в порядке вещей, и надо вам стараться быть на высоте того положения, в которое ставит вас судьба.
— Я этого не могу; я люблю короля и все время боюсь ему не понравиться. Мне все время кажется, что он одаривает меня более, чем я стою; поэтому я не смею ничего просить у него для других.
— Но король будет счастлив, я в этом уверен, доказать вам свою любовь, оказывая милости людям, в которых вы принимаете участие.
— Я это понимаю, и это делает меня счастливой, но я не могу побороть себя. Я имею сотню луи на булавки; я раздаю их в виде милостыни и в качестве подарков, но экономно, чтобы дотянуть до конца месяца. У меня есть идея, несомненно ошибочная, но владеющая мной вопреки самой себе, я думаю, что король любит меня только потому, что я ему не докучаю.
— А вы его любите?
— Как можно его не любить! Вежливый в высшей степени, добрый, нежный, красивый, галантный и чувствительный; он именно таков, чтобы покорить сердце женщины.
Он не перестает спрашивать меня, довольна ли я моей мебелью, моим гардеробом, моими слугами, моим садом; не хочу ли я что-то изменить. Я его обнимаю, я его благодарю,
— Говорит ли он с вами о ребенке, которого вы ему подарите?
— Он часто говорит мне, что в моем состоянии я должна прежде всего заботиться о моем здоровье. Я льщу себя надеждой, что он воспримет моего сына как принца своей крови; королева умерла, и он должен по совести осознать это.
— Не сомневайтесь в этом.
— Ах! Сколь дорог мне будет мой сын! Какое счастье быть уверенной, что это будет не девочка! Но я ничего никому не говорю. Если я осмелюсь сказать королю о гороскопе, я уверена, что он захочет с вами познакомиться; но я опасаюсь клеветы.
— И я также, дорогой друг. Продолжайте хранить эту тайну, и пусть ничто не возмутит счастья, которое может только возрасти, и которое я счастлив вам предвестить.
Мы расстались, пролив слезы. Она вышла первая, прежде поцеловав меня и назвав своим лучшим другом. Я остался наедине с м-м Варнье, чтобы немного успокоиться, и сказал ей, что, вместо того, чтобы выдать м-ль Роман ее гороскоп, я должен был на ней жениться.
— Она была бы более счастлива. Вы не могли предвидеть ни ее робости, ни отсутствия у нее амбиций.
— Могу вас уверить, мадам, что я не рассчитывал ни на ее смелость, ни на ее амбиции. Я упустил из виду свое собственное счастье, думая только о ее. Но дело сделано. Однако, я утешусь, увидев ее действительно счастливой. Я надеюсь, что это произойдет, особенно, если она разродится сыном.
Пообедав с м-м д'Юрфэ, мы с ней решили отправить д'Аранда в его пансион, чтобы быть более свободными в наших каббалистических занятиях; затем я направился в оперу, где мой брат назначил мне свидание, чтобы отвести ужинать к м-м Ванлоо, которая встретила меня изъявлениями самой большой дружбы.
— Вы будете иметь удовольствие, — сказала мне она, — ужинать с м-м Блондель и ее мужем.
Читатель вспомнит, что это была Манон Баллетти, на которой я должен был жениться.
— Знает ли она, что я здесь? — спросил я.
— Нет, я доставила себе удовольствие увидеть ее изумление.
— Благодарю вас, что вы не захотели насладиться и моим. Мы еще увидимся, мадам, но сегодня я говорю вам адьё, потому что, как человек чести, я полагаю, что не должен по своей воле находиться в том месте, где будет м-м Блондель.
Я выхожу, оставляя всех в изумлении, и, не зная, куда идти, останавливаю фиакр и направляюсь ужинать к моей невестке, которая восприняла это как мой каприз. Но во время этого маленького ужина очаровательная женщина только и делала, что жаловалась на своего мужа, который не должен был бы жениться, поскольку знал, что не в состоянии исполнять с женой мужские функции.
— Почему вы не попробовали этого, перед тем, как выйти замуж?
— Но разве не достаточно того, что я делала ему авансы? И потом, как можно подумать, что такой прекрасный мужчина ничего не может? Вот наша история. Я танцевала, как вы знаете, в Итальянской Комедии, и была на содержании у г-на де Санси, казначея консистории. Это он привел вашего брата ко мне. Он мне понравился, и мне не понадобилось много времени, чтобы заметить, что он меня любит. Мой любовник сообщил мне, что это самый подходящий момент решить свою судьбу и выйти замуж. С этой мыслью я спланировала ничего ему не говорить. Он приходил ко мне по утрам, часто заставая меня одну в постели. Мы болтали, он, казалось, загорался, но все кончалось поцелуями. Я ожидала от него формальной декларации, чтобы привести к желаемому для меня решению. После этого г-н де Санси оформлял мне пожизненную ренту в тысячу экю, с помощью которой я могла выйти из театра.