История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9
Шрифт:
Марколина, обрадованная этой перспективой, обещала мне все.
Назавтра, в девять часов, я оставил ее за туалетом, чтобы пойти выяснить, какое поручение хотел дать мне прокуратор Морозини. Он дал мне маленькую запертую шкатулку, которую я должен передать в Лондоне миледи Харрингтон вместе с письмом и карточкой, на которой было лишь несколько слов: «Прокуратор Морозини отбыл, с сожалением, что не смог попрощаться с м-ль Шарпийон».
— Где мне ее найти?
— Я не знаю. Если вы ее найдете, передайте ей эту карточку, если нет — то неважно. С вами ослепительная девушка.
— Я тоже ею ослеплен.
— Но откуда она знает Кверини?
— Она случайно видела его
— Я этому верю. Мы очень посмеялись, потому что Кверини придает этой встрече большое значение. Но как оказались вы с этой девушкой, которая, как сказал нам Мемо, не говорит по-французски?
— Это долгая история.
— Она не ваша племянница.
— Она больше, так как она является хозяйкой моей души.
— Добейтесь, чтобы она выучила французский. Так как в Лондоне…
— Я не повезу ее в Лондон. Она хочет вернуться в Венецию.
— Я сочувствую вам, если вы ее любите. Она будет сегодня с нами обедать?
— Она в восхищении от этой чести.
Вернувшись в «Парк», я объяснил ей, что если за столом или после беседа коснется Венеции, она должна говорить, что никто на свете не смог бы уговорить ее вернуться, кроме г-на Кверини, который взял бы ее под свое покровительство и стал распорядителем ее добра… Она должна предоставить мне заботу о том, чтобы избавить ее от затруднений, связанных с этим предложением.
Я выбрал одежду из гладкого велюра пепельного цвета, обшитого золотыми и серебряными блестками, рубашку с манжетами по пятьдесят луи, ручной вышивки, и с часами и табакерками, кольцами и крестом моего ордена, усыпанными бриллиантами, стоимостью по меньшей мере в двадцать тысяч экю, и с Марколиной, блиставшей как звезда, и в половине второго направился к послам.
Компания состояла только из венецианцев, и мы привнесли в нее веселье. Они были очарованы видом Марколины, которая выглядела как французская принцесса. Она проделала два реверанса двум послам и еще один, смеясь, — всей компании. Усевшись между двух важных сенаторов, первое, что она сказала, это — что очарована тем, что оказалась в столь избранном обществе единственной женщиной, и тем, что не видно вокруг ни одного француза. После этого образчика остроумия вся компания настроилась на соответствующий тон. Ей делали веселые предложения, которые она поддерживала с достоинством, она на все отвечала и ничего не спрашивала, описывала с изяществом отмеченное ею из французских обычаев, полностью отличное от венецианских.
За столом г-н Кверини спрашивал у нее, каким образом она это заметила, и она отвечала, что наблюдала такое более полусотни раз на мессе. Г-н Морозини, притворившись, что не знает о ее желании вернуться в Венецию, сказал, что она должна выучиться французскому, который является языком всех наций, так как без этого ей в Лондоне станет скучно — итальянский язык там очень мало употребляется. Она отвечала, что надеется, что я проявлю к ней сочувствие оставлять ее только с теми, с кем она сможет поговорить, как например сейчас, потому что чувствует, что если будет вынуждена учиться говорить по-французски, никогда на нем не заговорит.
В конце обеда г-н Кверини, похвалив ее кольцо с четырьмя бриллиантами, спросил, где оно было изготовлено, и она ответила, что это подарок одной дамы, и что она этого не знает. Когда мы вышли из-за стола, послы попросили меня рассказать им историю моего бегства из Пьомби, и я ее рассказал. Рассказ длился два часа, ни разу не будучи прерванным. Вся компания отметила, что в том месте, где мне грозила гибель, Марколина пролила слезу, и сделали ей в конце рассказа замечание. Ей сказали, что для племянницы
— Бедняжка! Вы ангел.
Мы все прикусили губы, сдерживая смех, и плутовка сделала вид, что утеряла всю свою веселость. Я только в этот день узнал Марколину, когда она в отеле «Парк» заверила меня, что хотела только изобразить растроганность, чтобы завоевать сердце старика. Когда мы от них уходили, они попросили нас и завтра прийти к ним обедать.
Мы направились в «Парк», оба имея желание скорее поболтать вдвоем, чем идти в комическую оперу. Мне не терпелось дождаться, когда она разденется, чтобы покрыть ее поцелуями.
— Дорогая Марколина, ты дождалась окончания нашего знакомства, чтобы раскрыть передо мной твои сокровища, так что теперь я буду оплакивать до конца дней ошибку, которую я совершаю, позволив тебе вернуться в Венецию. Ты завладела сегодня сердцами всех, кто обедал с тобой.
— Дорогой, я буду каждый день делать то же самое, и ты осчастливишь меня, если оставишь с собой. Ты видел моего дядю?
— Полагаю, что видел. Не тот ли это, который все время менял тебе тарелки?
— Точно. Я узнала его по его кольцу. Скажи мне, он смотрел на меня?
— Все время, и очень удивленно; но я не стал его разглядывать, потому что он все время переводил свой взгляд с тебя на меня и с меня на тебя.
— Хотелось бы мне знать, что он думает. Завтра ты увидишь что-то новое. Я уверена, что он скажет г-ну Кверини, что я его племянница, и, соответственно, не твоя. Если г-н Кверини завтра мне это скажет, думаю, я должна согласиться, не правда ли?
— Конечно, но самым благородным образом, без всякой низкопробности, и совершенно не давая ему понять, что ты нуждаешься в нем, чтобы вернуться в Венецию. Ты согласишься, в конце концов, что он не твой отец, и что он не имеет никаких прав на твою свободу. Ты согласишься также, что я не твой дядя, и что мы связаны друг с другом только узами нежной дружбы. В конце концов, ты взрослая, и я тебе доверяю. Постарайся держаться так, как я тебя научил. Только Кверини должен отвезти тебя в Венецию, либо никто. И он должен отвезти тебя, как если бы ты была его дочь.
На следующий день рано утром я получил записку от г-на Кверини, в которой он просил меня прийти к нему, потому что у него есть что сказать мне важное. Я сказал лакею, что сейчас приду.
— Ну вот, дело сдвинулось с места, — сказала Марколина. Я уверена, что будет так, как ты сказал, и по возвращении ты расскажешь мне, что там говорилось.
Я пошел в гостиницу «Беллекур»; г-н Кверини пригласил меня зайти, я увидел его вместе с прокуратором Морозини; они пригласили меня сесть, и г-н Кверини, отметив, что его коллега в курсе дела, сказал мне мягко, что у него есть некое доверительное дело ко мне, но чтобы его выполнить, ему нужно, чтобы я, со своей стороны, отнесся к нему также доверительно.