История жирондистов Том I
Шрифт:
Отец, человек военный и в то же время широко образованный, предназначал Дюмурье к занятиям как военным, так и литературным, но перо было противно молодому человеку, он сделался подпоручиком кавалерии. В качестве адъютанта маршала д’Армантьера он участвовал в Ганноверской кампании: при отступлении выхватил знамя из рук одного из беглецов, собрал вокруг себя двести всадников, спас батарею из пяти пушек и прикрыл проход армии. Дюмурье был буквально осыпан пулями и сабельными ударами, придавлен трупом лошади, потерял два пальца на правой руке, глаза его оказались обожжены ружейными выстрелами; жизнь Дюмурье спас барон Бекер, который велел перенести его в английский
По заключении мира Дюмурье соединился со своим полком в гарнизоне Сен-Ло. При переходе через Пон-Одемер он остановился у сестры своего отца. Здесь удержала молодого человека страстная любовь к одной из кузин. Эта любовь, покровительствуемая теткой, встретила сопротивление его отца. Молодая девушка в отчаянии удалилась в монастырь, Дюмурье поклялся вырвать ее оттуда и уехал; в дороге, охваченный печалью, купил опиуму, заперся в своей комнате, написал прощальное письмо своей возлюбленной, упрек отцу и — принял яду; природа спасла его, он раскаялся, бросился на колени перед отцом и примирился с ним.
Имея двадцать четыре года от роду, после семи лет кампании, Дюмурье вынес из войны двадцать два шрама, один орден, чин капитана, пенсию в 600 ливров, долги, приобретенные на службе, и безнадежную любовь, которая грызла его сердце. Честолюбие заставило Дюмурье искать в политике счастья, в котором отказала ему война.
В это время в Париже жил загадочный человек по имени Фавье, из числа тех, кто принадлежит сколько же полиции, столько политике; правительства, которые их нанимают и их же презирают, оплачивают услуги таких лиц не должностями, а деньгами. Это поденщики политики: их бросают, подвергают унижениям, от них отрекаются, иногда даже лишают свободы; из-за денег они переносят все, даже тюрьму и бесчестие.
Фавье, которого господин д’Аржансон и герцог Шуазель поочередно привлекали для редакции дипломатических мемуаров, обладал отличным знанием Европы. Он стал зорким шпионом всех кабинетов, знал все тайные мысли, угадывал интриги и разоблачал эти последние противоположными интригами. Людовик XV, король мелких мыслей и мелких средств, не пренебрегал Фавье и делал его поверенным тайных планов, замышлявшихся против собственных министров. Фавье был в некотором роде министром интриг высшего света.
Дюмурье близко сошелся с Фавье, который посвятил его в тайны двора и просил Людовика XV и герцога Шуазеля воспользоваться его талантами на дипломатическом и военном поприщах. Дюмурье был назначен генерал-квартирмейстером французской армии на Корсике и отличился там, как и везде. Во главе отряда добровольцев он овладел замком Корте, последним убежищем великого корсиканского патриота Паоли (взяв свою долю добычи в виде библиотеки этого несчастного).
Возвратившись в Париж, Дюмурье провел там год в обществе литераторов и веселых женщин, которые придавали собраниям того времени характер вакханалий. Затем Дюмурье отправили в Польшу.
В эту эпоху Польша, наполовину занятая русскими, третируемая Пруссией, оставленная Австрией, старалась отстоять хотя бы остатки своей национальной независимости. Король Франции боялся оскорбить императрицу Екатерину, подать Фридриху предлог к враждебным действиям или внушить недоверие венскому двору, но все-таки хотел протянуть Польше руку помощи. Дюмурье был избран посредником для этой роли, тайным представителем Франции при польских конфедератах [23] , а в случае нужды и генералом, чтобы соединить и направлять их усилия, но — генералом-авантюристом, лишенным официального признания.
23
Конфедерация
Герцог Шуазель, негодуя на унижение Франции, тайно готовил войну против Пруссии и Англии. Мощная диверсия в Польше была необходима его кампании. Он дал Дюмурье конфиденциальные инструкции, но, прежде чем последний прибыл в Польшу, Шуазеля внезапно изгнали из Версаля. Перемена дипломатической политики Франции расстраивала планы Дюмурье; несмотря на это, посланник продолжал действовать с жаром и стойкостью, достойными лучшего применения. Он нашел польский народ приниженным рабством и привычкой к игу; увидел, что польские аристократы развращены роскошью и тратят в словах и интригах партий пыл своего патриотизма. Графиня Мнишек, женщина редкой красоты и высокого положения, создавала, разрушала и объединяла различные партии в порядке, желаемом и ведомом ей одной. Дюмурье воспользовался влиянием графини, постарался соединить эти разрозненные усилия, воодушевил и дисциплинировал нестройный патриотизм бунтовщиков, сформировал пехоту, составил артиллерию, даже овладел двумя крепостями.
Но польский король Станислав, креатура Екатерины, понял опасность национального восстания, которое, если бы одолело неприятелей, могло потом снести и его собственный трон. Он парализовал движение, предложив конфедератам себя в качестве общего предводителя. Богуш, последний знаменитый оратор польской свободы, произнес прочувствованную речь, в которой отказывался от вероломной помощи короля, и вызвал единодушный порыв конфедератов к последнему решению, какое еще оставалось, — к восстанию. Оно разразилось; Дюмурье стал его душей, переходил из одного лагеря в другой, стараясь объединить план атаки.
Окруженный Краков готов был пасть в руки восставших, но анархия, этот злой гений Польши, быстро рассеяла единство между вождями: они один за другим уступили соединенным силам русских войск. Все польские вожди хотели обладать исключительно для себя честью спасенья отечества: они соглашались скорее погубить его, чем допустить, чтобы оно было спасено соперником. Главного вдохновителя восстания Петра Сапегу убили, Пулавского и Микшенского, раненых, выдали русским, Заремба переметнулся на сторону противника. Последний из главный патриотов, Огинский, поднял Литву в то самое время, когда Малая Польша сложила оружие. Покинутый всеми беглец, он ускользнул в Данциг и в течение тридцати лет блуждал по Европе и Америке, нося в своем сердце боль отечества. Прекрасная Урсула Мнишек зачахла и умерла от горя после падения Польши. Дюмурье оплакивал эту героиню страны, в которой, по его словам, женщины более мужчины, чем сами мужчины. Он навсегда разочаровался в этой аристократии без народа и называл потом поляков «азиатами Европы».
Дюмурье провел год в Бастилии, проклиная неблагодарность и слабость короля и д’Аржансона (которые, желая сохранить лицо перед Пруссией и Россией, решили примерно наказать посланника, примкнувшего к бутовщикам), и в уединении возвратил себе обычную энергию. Затем заточение заменили ссылкой в крепость в Кане; там, в монастыре, Дюмурье встретил ту самую кузину, которую все еще любил. Изнывающая от скуки монастырской жизни, она была растрогана, увидев прежнего возлюбленного, они наконец поженились, и он вскоре получил место коменданта в Шербуре.