История
Шрифт:
Доводы обоих противников, изложенные в яростном споре, были восприняты по-разному: победили те, которые настаивали на избрании легатов по жребию: рядовые сенаторы предпочитали не отступать от обычая, люди выдающиеся сочли за благо согласиться с ними, опасаясь возбудить зависть, если окажутся избранными.
9. Вскоре возникла новая распря. Преторы, распоряжавшиеся казной (ибо в те времена казной еще ведали преторы)26, пожаловались на оскудение государственных денежных запасов и потребовали, чтобы было принято постановление, ограничивающее расходы. Кандидат в консулы, напомнив, каких огромных денег требует управление империей и как трудно найти средства борьбы с истощением казны, советовал предоставить решение вопроса принцепсу; Гельвидий же официально предложил, чтобы сенат сам принял постановление по этому поводу. Консулы уже приступили к опросу мнений, когда народный трибун Вулкаций Тертуллин воспользовался своим правом вето и запретил выносить решение в отсутствие принцепса. Гельвидий предложил далее, чтобы государство взяло на себя восстановление Капитолия, Веспасиан же оказал бы определенную помощь. Наиболее благоразумные встретили это предложение молчанием и вскоре о нем забыли. Кое-кто, однако, его запомнил.
10. Затем Музоний Руф напал на Публия Целера27, утверждая, что тот своими ложными показаниями погубил Барею Сорана. Все понимали, что разбор этого дела грозит снова превратить сенат в арену взаимных нападок и раздоров, но подлость и вина Целера были столь
11. Между сенаторами царили раздоры, побежденные скрывали в душе злобу, победителей никто не уважал, законы не соблюдались, принцепс находился вдали от Рима. Таково было положение, когда Муциан вступил в город и немедленно сосредоточил всю власть в своих руках. Он отстранил от дел Прима Антония и Вара Аррия и относился к ним с ненавистью, которую, хоть и без большого успеха, старался скрыть за внешней любезностью. Столица, однако, привыкла безошибочно угадывать, кто находится в опале, - вся преданность и лесть тут же обратились на Муциана. Он тоже знал, как себя вести: его постоянно окружали вооруженные солдаты, он жил каждый день в новом дворце, беспрерывно менял одни сады на другие, и весь его вид, походка, повсюду сопровождавшая его охрана показывали, что он-то и есть настоящий принцепс, хоть и не соглашается принять это звание. Больше всего страху вызвало убийство Кальпурния Галериана, сына Гая Пизона28. Поведение его не давало поводов для подозрений, но окруженное почетом знатное имя и молодость привлекали к нему симпатии простонародья. В городе, еще не успокоившемся после пережитых волнений и жадно ловившем любые новости, нашлись люди, распускавшие бессмысленные слухи о том, что Галериан может стать принцепсом. Понимая, что убийство Кальпурния прямо в Риме будет слишком заметно, Муциан приказал взять его под стражу и отвезти по Аппиевой дороге29к сороковому мильному камню от города; здесь ему перерезали вены, и он умер от потери крови. Юлий Приск, бывший при Вителлии префектом преторианских когорт, наложил на себя руки, - ничто, кроме стыда, не принуждало его к этому. Алфен Вар остался жить после всех содеянных им подлостей и глупостей. Азиатик был вольноотпущенник, и смертью, достойной раба30, заплатил за власть, которой так дурно пользовался.
12. В эти же дни в городе все чаще стали говорить о великой беде, случившейся в Германии31, впрочем, разговоры эти не вызывали ни у кого особого огорчения. Граждане спокойно рассуждали о гибели целых армий, о захвате противником зимних лагерей легионов, о том, что галльские провинции готовы отпасть от империи32. Теперь мне следует вернуться назад, дабы рассказать о причинах, породивших эту войну, и о племенах, как чужих, так и союзных Риму, которые оказались в нее втянутыми. Батавы до своего переселения за Рейн составляли часть народа хаттов33; из-за внутренних распрей они переселились на самую отдаленную часть галльского побережья, где в ту пору еще не было оседлых жителей, а также заняли расположенный поблизости остров, омываемый спереди морем Океаном, а сзади и с боков Рейном. Ни богатство и могущество Рима, ни союз с другими племенами не укротили их, и они до сих пор поставляют империи только бойцов и оружие34. Закаленные в войнах с германцами35, батавы приумножили свою славу, сражаясь в Британии36, - туда было переброшено несколько их когорт, которыми по старинному обычаю командовали воины, происходившие из самых знатных родов. Еще у себя дома они начали проводить наборы в конные войска, знаменитые главным образом искусством форсировать вплавь реки: их отряды с оружием в руках переплывали Рейн, не слезая с коней и не нарушая строя.
13. Среди батавов выделялись Юлий Цивилис и Клавдий Павел, оба из царского рода. Павла Фонтей Капитон37казнил по ложному обвинению в бунте, Цивилиса же заковали в цепи и отправили к Нерону. Гальба освободил его, но при Вителлии над ним снова нависла угроза гибели, ибо армия настойчиво требовала его казни. Все это озлобило Цивилиса, и он затаил в душе надежду использовать наши неудачи для мести Риму. Однако Цивилис был умнее, чем большинство варваров; он даже считал себя достойным равняться с Серторием и Ганнибалом, ибо лицо его было так же обезображено, как у них38. Понимая, что открытое выступление против римлян поставит его под удар римских армий, он решил принять участие в гражданской войне и прикинулся сторонником Веспасиана. Ему тем удобнее было это сделать, что у него в руках находилось письменное распоряжение Прима Антония, предписывавшее ему вызвать для вида волнения среди германских племен, дабы задержать легионы, расположенные в этих провинциях, и не дать им прийти на помощь Вителлию. Того же добивался от Цивилиса во время их личных встреч и Гордеоний Флакк; последний все больше склонялся на сторону Веспасиана и беспокоился о судьбе государства, которому грозила гибель, если бы гражданская война вспыхнула с новой силой и тысячи вооруженных солдат хлынули в Италию.
14. Решившись на восстание, Цивилис счел за благо до времени не открывать, как далеко простираются его замыслы, и, направляя развитие событий в выгодную ему сторону, рассчитывал, что ход их сам покажет, как действовать далее. В это время по приказу Вителлия проводился набор батавских юношей в армию. Делу этому, и без того нелегкому, мешали жадность и пороки людей, которым оно было поручено: они захватывали стариков и увечных, чтобы потом отпустить за выкуп, принуждали к разврату красивых мальчиков, благо почти все подростки в этой стране отличаются высоким ростом. Батавы пришли в ярость, и зачинщики готового уже вспыхнуть мятежа убедили их отказаться выдать рекрутов. Цивилис пригласил в священную рощу знатных людей своего племени и самых решительных из простонародья, якобы для того, чтобы угостить их ужином. Когда под влиянием веселого ночного пира страсти их разгорелись, он начал говорить, - сперва повел речь о славе своего племени, потом об оскорблениях и насилиях, которые приходится сносить батавам под властью Рима. "Некогда мы были союзниками, - говорил Цивилис, теперь с нами обращаются как с рабами. Давно прошло время, когда нами правили присланные из Рима легаты. Они приезжали с огромной свитой, они были спесивы, и все же префекты39и центурионы, во власть которых мы отданы теперь, еще хуже. Каждый из них старается награбить как можно больше, а когда он напьется досыта нашей крови, его отзывают и на его место присылают другого, который старается придумать новые уловки и новые поводы для вымогательства. Теперь на нас обрушился этот набор, похищающий, подобно смерти, сына у родителей и брата у брата. Между тем никогда еще дела римлян не были так плохи; в их зимних лагерях - одни лишь старики да награбленная добыча. Поднимите же голову, оглянитесь окрест и перестаньте дрожать перед громкими названиями римских легионов. У нас - могучие пешие и конные войска, германцы нам братья, галлы хотят того же, что мы; даже римляне могут счесть эту войну небесполезной для себя. Разобьют нас - мы скажем, что действовали по приказу Веспасиана, а победим - никто не посмеет спросить у нас отчета".
15. Собравшиеся слушали Цивилиса с большим сочувствием, и он тут же связал их обрядами и заклятиями, полагающимися у варваров в таких случаях.
16. На первых порах Цивилис предпочитал действовать хитростью. Он обрушился на префектов с обвинениями, укоряя их в том, что они бросили доверенные им укрепления, убеждал каждого вернуться в свой зимний лагерь и обещал, что сам со своей когортой сумеет подавить мятеж каннинефатов. Все, однако, уже разгадали коварный замысел, скрытый за этими советами. Цивилис хотел, чтобы когорты разошлись по своим лагерям, где ему было бы легче уничтожить их поодиночке. Все больше признаков указывало на то, что не Бриннон, а именно Цивилис руководит восстанием; германцы же, как всегда радостно возбужденные войной, и вовсе перестали это скрывать. Увидев, что хитростью немногого добьешься, Цивилис стал действовать силой. Он расположил каннинефатов, фризов и батавов тремя клиньями, острия которых сходились у Рейна, в том месте, куда, после пожара наших укреплений, были сведены римские корабли. Бой едва начался, как тунгры перекинулись на сторону Цивилиса; союзники и враги вместе набросились на ошеломленных изменой солдат и уничтожили их. С таким же коварством вели себя и варвары бывшие на кораблях. Гребцы, среди которых было немало батавов, прикинувшись неловкими и неумелыми, сначала срывали все маневры матросов и солдат, потом повернули суда кормой к берегу, занятому врагами, и, наконец, перебили рулевых и центурионов, не соглашавшихся перейти на их сторону. Вскоре в руках врагов оказались все двадцать четыре судна, составлявшие наш флот; одни были захвачены, другим пришлось сдаться.
17. Эта победа не только тотчас же прославила батавов, но и в будущем принесла им немалую выгоду. Они получили оружие и корабли, которых им не хватало, все восхищались мужеством своих освободителей, и слава о них разошлась широко по землям Германии и Галлии. Германцы тут же прислали послов с предложением помощи, галльские племена Цивилис старался склонить на свою сторону с помощью подарков и разного рода хитростей. Он отправил обратно в свои племена префектов побежденных когорт, солдатам же предоставил выбор - оставаться или разойтись по домам; остававшимся было обещано повышение по службе, возвращавшимся домой - захваченные у римлян трофеи. Он вел с галлами тайные переговоры, убеждая их сбросить, наконец, рабство, лицемерно называемое мирной жизнью, в котором они изнывают уже столько лет. "Батавы освобождены от податей, - говорил он галлам, - и все-таки мы взялись за оружие. Мы поднялись против наших общих угнетателей и в первом же бою добились победы. Почему галлам тоже не сбросить с себя иго римлян? Много ли их осталось в Италии? Ведь они удерживают провинции под своей властью с помощью самих же провинциалов. Нынешнее положение не имеет ничего общего с тем, что было при Виндексе. Тогда эдуев и арвернов47разгромила батавская кавалерия, в число вспомогательных отрядов Вергиния входили белги, значит, Галлии нанесли поражение по сути дела сами же галлы48. Теперь мы выступаем все заодно, мы владеем боевым опытом и военными знаниями, накопленными в римских лагерях, за мной идут когорты ветеранов, только что нанесшие поражение легионам Отона49. Пусть Сирия, Азия, пусть весь Восток, привыкший сносить власть царей, пребывает и дальше в рабстве, - в Галлии живо еще немало людей, родившихся до того, как вы начали платить подати50. Недавно мы уничтожили Квинтилия Вара и избавили Германию от рабства, дерзнув бросить вызов не принцепсу Вителлию, а самому Цезарю Августу51. Свободой природа наделила даже бессловесных скотов, доблесть же - благо, данное лишь человеку, и сами боги помогают герою. Мы - сами себе хозяева, римляне связаны по рукам и ногам; мы полны сил, они истощены своими войнами. Пока одни помогают Веспасиану, а другие Вителлию, мы можем избавиться от тех и других". Такими речами Цивилис старался укрепить свое влияние в галльских и германских провинциях. Если бы ему удалось осуществить свои планы, он сделался бы верховным владыкой этих могучих и богатых народов.
18. Флакк Гордеоний сначала делал вид, будто не замечает поведения Цивилиса, и дал ему время до конца раскрыть свои намерения. Когда же перепуганные гонцы принесли ему известия о взятии лагерей, разгроме когорт и изгнании римлян с принадлежавшего батавам острова, Флакк приказал легату Мунию Луперку, возглавлявшему зимние лагеря двух легионов52, выступить на врага. Луперк тут же собрал своих легионеров, живших рядом с лагерем убиев, и располагавшуюся неподалеку конницу тревиров и переправил все эти силы на остров, придав им еще отряд батавской кавалерии. Эти батавы давно уже решили изменить римлянам, но считали, что принесут своим больше пользы, если перейдут на их сторону прямо на поле боя. Цивилис велел окружить себя значками разбитых когорт, которые внушали бы врагам ужас и напоминали о понесенном только что поражении, бойцам же Цивилиса - о недавно одержанной славной победе. Позади армии Цивилис приказал поставить жен и малых детей, собранных со всего племени, и в их числе - свою мать и сестер. Они должны были воодушевлять бойцов на победу и служить им укором в случае поражения. Пение мужчин, вопли женщин громом прокатились по рядам, легионы и когорты отвечали им слабо, неуверенно. Еще до начала сражения обнажился левый фланг римской армии: занимавшие его батавские конники перешли к своим, и Цивилис тут же послал их в атаку. Легионеры, хотя и в столь трудном положении, сумели, однако, сохранить строй и не бросить оружия. Зато убии и тревиры, составлявшие вспомогательные отряды, самым постыдным образом разбежались по всей округе. Германцы бросились преследовать их, и легионы получили возможность отступить в лагеря, известные под названием Старых. Префекта батавской конницы Клавдия Лабеона, соперничавшего с Цивилисом за влияние на соплеменников, увезли в земли фризов: Цивилис понимал, что, убив Лабеона, может навлечь на себя ненависть соплеменников, оставить же его в живых означало сохранить повод для будущих раздоров.