Историйки с 41-го года
Шрифт:
А рядом с фотографией, где были обугленные траншеи с засохшей, черной от копоти глины и уставшими лицами бойцов, находилась красивая фотография, где был цветущий парк с отдыхающими и улыбающимися посетителями. Даже не верилось, что когда-то там шли бои.
Фотография пушки, что палила и сеяла смерть из своего жерла, висела рядом со снимком, где она одиноко стояла в Музее вооруженных сил рядом с красным знаменем, склоненным над надписью: «Вечная память погибшим в войне».
– Да-а! – протянул полковник. – Вижу, появились у тебя радостные снимки. Но грусть прежних останется на всю жизнь!
Ряса
– Послушай
Война началась. Меня, двенадцатилетнего мальчика, эвакуировали подальше от фронта, туда, где жила моя тетя. Папу отправили на военные сборы, а маму оставили в городе, как певицу в хоре.
Тетушка встретила меня на вокзале возгласом:
– Петенька! Какое несчастие! Война! Ну, с Богом проживем.
Дома она меня вымыла, подстригла и что-то стала перешивать мне из вещей мужа. Тетя была портнихой, а с начала войны стала работать на фабрике, шить обмундирование для солдат. Муж ее, военный, уже воевал с врагом на границе. Меня устроили в школу, в пятый класс, и я стал готовиться к учебе. Уже ближе к зиме тетушка посмотрела на мою одежду и ахнула:
– Петенька, у тебя к зиме пальто-то нет!
Она засуетилась, открыла сундук и достала с самого дна дедушкину рясу (дедушка был протоиерей), долго на нее смотрела, казалось, вот-вот расплачется. Потом расстелила ее на столе, мелом начертила, вырезала ножницами детали и стала шить. Днем была на работе, а вечером строчила на машинке дома.
К этому времени погода изменилась, стало холодно, я простудился и сильно закашлял.
Пальто было готово, я померил его, оно было пошито в самый раз по мне.
– С Богом, носи его, внучек. – вздохнув, сказала она. – Дедушку-то твоего в Казахстан выслали, как попа. Ряса ему уже не понадобится.
С тех пор, как только я надел его, кашлять перестал, не заболел никакой хворью и всю зиму проносил. Только быстро стал расти, и к концу зимы руки далеко вылезли из рукавов. Приходилось выше натягивать рукавицы, но защитить кисть от холода они не могли.
Печь в доме была металлическая, называлась «буржуйка». Дрова я носил за пять километров – от завода, где были ящики от снарядов, целые и битые, их разрешали брать.
Однажды, собирая дощечки, я услышал над собой гул – высоко в небе летел, словно маленькая птичка, самолет. И вдруг послышался сильный свист – и меня подняло. Грохота я не слышал, пришел в себя, смотрю, ни одного ящика нет, все куда-то разметало, одно чистое поле, а пальто мое словно решето, все в дырочках и лохмотьях. Подбежали тут рабочие с завода, один с испугом спрашивает:
– Сынок, ты в порядке?
– Да, – говорю, а у самого голова звенит.
– Кто-то тебя оберегает! – поднял он меня, потом взглянул внимательно и спрашивает: – Сколько тебе лет?
– Двенадцать.
– Вот что, завтра приходи, у нас при заводе есть школа фабрично-заводского обучения. Будешь учиться по специальности, оденем тебя и питанием обеспечим.
Рассказал я все это тетушке. Она одобрила, и со следующего дня я пошел на завод. Дали мне шинель и форму фэзэушника. Свое пальто я снял – чинить его было бесполезно. Да и у меня теперь была шинель. Я отрезал от пальто только лоскуток и положил его в нагрудный карман гимнастерки. На заводе мне под ноги сделали высокий настил, чтобы я дотянулся до тисков,
– Бережет тебя кто-то, бережет!
Я-то знал, кто! Это лоскуток от дедушкиной рясы.
Папа пришел на побывку на десять дней из госпиталя. Рассказал он, что мама на фронте, они солдатам поют в лазаретах, на привалах, от тягости войны отвлекая. Смотря на отца, я заметил, что он говорит, а сам то и дело за бок держится, видно, от недавнего ранения еще не отошел. Я достал лоскуток от дедушкиной рясы и протянул ему.
– Вот – это тебе на здоровье.
Папа удивленно посмотрел на меня, а тетушка помогла настоять:
– Бери, бери его, братец, и носи, тебе еще воевать, а с этим лоскутком враз полегчает. Как окрепнешь, сыну обратно отдашь. У него жизнь еще впереди.
После войны отец прожил очень долго и умер от старости, в тот день дедушку амнистировали.
Генерал, рассказав это, вздохнул и положил лоскуток в карман кителя.
Птичья ферма
Шла Великая Отечественная война. В подразделение разведчиков пришла посылка с тыла. В ней оказались кисеты для махорки, носки и большая эмалированная кружка. Носки и кисеты быстро разобрали, а кружку никто не взял: у всех своя есть, алюминиевая. И тут подошел сержант Гускин, повертел ее со всех сторон, перевернул вверх дном и увидел выгравированную надпись: «Желаю победить врага и вернуться домой невредимым» – ниже был адрес, фамилия и имя «Гусева Саша».
– Надо же такому случиться! – удивился сержант. – Меня зовут Саша и ее тоже, и фамилии почти одинаковые.
И он показал надпись на кружке всем однополчанам. Они посмотрели и громко захохотали:
– В наш полк еще одна птичка прибыла!
И правда, в их разведывательной группе из бывших пограничников все военнослужащие были с птичьими фамилиями: Уткин, Курицын, Куропаткин и другие.
– Пиши, Гускин, своей Гусыне письмо с благодарностью, – весело заявили они.
И он под озорные шутки друзей стал писать: как его величают, как воюет, и что хотел бы получить от нее обратную весточку. И только он сложил конверт треугольником, вошел командир и громко прочеканил:
– Птички! – так он говорил всегда, когда назревали серьезные дела. – Всем подготовиться. Срочно надо взять в плен немецкого языка.
Через несколько минут все были в полной боевой готовности для вылазки в логово врага. Гускин нацепил на себя и кружку, на всякий случай.
Вышли они в начале дня. Командир то и дело поглядывал на карту, выбирал путь. Пробирались они скрытно – через овраги, кусты, леса. В воздухе стояла духота – вот уже несколько дней была жаркая, сухая погода. С деревьев падали желтые высушенные листья, будто наступила осень. Разведчики прошли несколько километров, прикладываясь к фляжкам с водой. Незаметно дошли до передовой неприятеля, там в несколько эшелонов были траншеи и вряд ли можно было удачно взять немца. Тогда командир решил пойти вдоль укреплений ближе к тылу врага. Он оглядел всех бойцов и приказал: