Истребитель драконов
Шрифт:
— Беседовал с атлантами, умершими много тысяч лет назад, — вздохнул я. — Мне пообещали царский титул и этим ограничились.
— Поздравляю, ваше величество, император вы наш дорогой, — не удержался от ехидства Ираклий Морава.
— А Люцифер? — спросил Крафт.
— По словам старцев, он ворует земную энергию и переправляет ее в космические дали в обмен на беспредельное могущество.
— А от нас-то они чего хотят? — развел руками Вацлав Карлович.
— Я должен убить Люцифера и отобрать у него Алатырь-камень, который, вероятно, и служит приемно-передающим устройством.
— Чтоб
— А вам это идет, сударыня, — попробовал подольститься к ней Ираклий, но понимания не встретил, более того, нарвался еще на одну грубость. Правда, Верка не стала поминать его матушку и этим спасла нас от очередного катаклизма.
— Остается еще одна дверь. — Марк указал глазами на последнее не проверенное нами зеркало.
— Вероятно, она ведет прямо к Люциферу, — предположил Вацлав Карлович. — Я бы не стал рисковать.
— Но ведь другого выхода все равно нет, — пожал плечами Марк. — Давай я попробую. Вдруг повезет.
Мне уверенность Марка понравилась, и я без лишних слов передал ему хрустальный череп. Зеркальная дверь распахнулась со страшным треском, едва рыцарь де Меласс успел заглянуть внутрь волшебного кристалла. Я невольно вздрогнул и отшатнулся. Черный ворон взмахнул крылами над моей головой и зловеще каркнул, предвещая тысячу бед. Более ничего существенного не последовало, если не считать воплей моей перепуганной дружины. Похоже, мы опять оказались в каком-то подвале, хозяева которого гостей не ждали, а потому не позаботились об освещении.
— И это вы называете везением, уважаемый господин Ключевский? — вежливо полюбопытствовал Крафт.
— Наверняка это логово людоеда, — высказал предположение Генрих Шварц.
— С чего вы взяли? — удивилась Верка.
— У меня предчувствие, — жалобно вздохнул вампир. — В крайнем случае здесь живет злой волшебник.
Разговор этот происходил на лестнице, по ступеням которой мы медленно выбирались из темного каменного мешка. Впереди запахло гарью, и по этому запаху я без труда определил, что там находится светильник. Будучи средневековыми рыцарями со стажем, мы с Марком без труда ориентировались в замковых переходах, и в этом нам помогали факелы, обнаруженные в одной из ниш. Замок был солидным, если судить по его фундаменту и прокопченным стенам, но излишней роскошью не блистал. Перенаселенным его тоже нельзя было назвать, поскольку за десять минут блуждания по его коридорам мы не обнаружили ни одной живой души.
— Ну и где он, ваш людоед? — обиженно спросил у Шварца Ираклий Морава.
— А ворон, по-вашему, откуда? — огрызнулся Генрих Иоганнович.
Ворон действительно не оставлял нас в покое, то и дело тревожа вековую пыль над нашими головами. При желании эту нахальную птицу можно было принять за зловещее предзнаменование, но, поскольку ничего существенного с нами пока не произошло, я решил не обращать на нее внимание.
— Мне почему-то замок кажется знакомым, — задумчиво проговорил Марк.
— Это случайно не ваш Меласс?
— Вспомнил, — хлопнул себя по лбу Ключевский. — Это замок де Перрона. И как я мог так промахнуться.
— Он не людоед? — уточнил Ираклий.
— Он ваш коллега, — усмехнулся я. —
Берта Мария Бернар Шарль де Перрон гостей не ждал и был неприятно поражен, когда на его голову свалилась целая банда рыцарей и вампиров. Поскольку менестрель как раз в эту минуту витал в облаках поэтического вдохновения, то он далеко не сразу сообразил, что заключивший его в объятия человек не кто иной, как друг его детства Марк де Меласс. Пока благородный Шарль приходил в себя, мы быстренько расселись за дубовым столом, на котором, правда, стояло всего три прибора. Зато золотых. Меня это обстоятельство удивило, поскольку я точно знал, что менестрель не мог похвастаться материальным достатком, а точнее, был беден как церковная крыса.
— Я не узнаю тебя, Бернар, ты что же, увлекся астрологией? — воскликнул Марк, разглядывая кучу сваленных на столе пергаментов
— В некотором роде, — покраснел де Перрон.
— А приборы для кого?
— Меня обещали навестить две благородные дамы с острова Британия. Они путешествуют по Апландии инкогнито.
— Поздравляю, Шарль, — вмешался я в разговор.
— Это совсем не то, что вы думаете, сир де Руж, — смущенно откашлялся Шарль. — У меня с ними возник спор в замке Грамон, и мы решили прояснить кое-какие темные места в моем гороскопе.
Скажу сразу, я чрезвычайно слаб в астрологии, кроме того, считаю ее лженаукой. В этом мнении меня горячо поддерживает отец Жильбер. Зато моя супруга Маргарита де Руж буквально помешана на гороскопах, и это ее заблуждение разделяет Диана де Грамон. Общими усилиями благородные дамы запудрили мозги несчастному менестрелю, поэтическое воображение которого и без того было слабо привязано к земле. Но если раньше он просто витал в облаках, то теперь рванул прямехонько к звездам.
— Я надеюсь, что с моей супругой все в порядке?
— Благородный Вадимир может не волноваться. Я виделся с благородной Маргаритой в замке Грамон не далее как позавчера вечером, и она, и дети пребывают в добром здравии. Вас, вероятно, следует покормить?
— Мы только что от пиршественного стола, благородный Шарль, право, не стоит из-за нас беспокоиться.
— Я бы выпил вина, — не удержался драматург. — В горле совсем пересохло.
— Ваш коллега, — представил я хозяину Ираклия Мораву. — Менестрель редких качеств, завораживающий словом огромные залы.
Де Перрон взглянул на Мораву без особой теплоты, возможно, в нем взыграла профессиональная ревность. Вообще-то два поэта за столом — это слишком много для мирной беседы, но, к счастью, наш разговор касался далеких от литературы тем, и посему общение носило по преимуществу мирный характер. Тем более что благородный Шарль выполнил просьбу гостя — и на столе появился огромный глиняный кувшин, доверху наполненный апландским вином. Взалкавший спиртного, Ираклий тут же его продегустировал и пришел в полный восторг, который не скрыл от хозяина. Де Перрон был польщен реакцией гостя на в общем-то заурядное вино с окрестных виноградников, и между двоими литераторами возникло чувство если не симпатии, то, во всяком случае, взаимной терпимости.