Истукан (сборник)
Шрифт:
– Эй! Гляди, гляди... Чего это они?
– А... – Гоша махнул рукой. – Мяса на всех не хватило, вот и дерутся.
– Да что ж они, не могут по-нормальному поделить? Солидные вроде дяди...
– А кто тебе сказал, что мы солидные? – Гоша искоса посмотрел на собеседника. – Мы – дикари, понял?
Через минуту Крафт поднялся и пошел прочь, с досадой выкрикивая что-то. Мяса ему не досталось.
– Позови сюда профессора, – проговорил Колян. – Я ему свою пайку отдам, что ли. Все равно уже наелся.
– Сидор Рафаилович, идите сюда! – крикнул Гоша.
Крафт принял у Коляна
– Что вы так глядите на меня, Николай? – с недовольством спросил он.
– Удивляюсь я на вас, – развел руками Колян. – Ни разу не видел профессора, который за кусок мяса глотку бы рвал соседу.
– Во-первых, я не профессор, – отозвался Крафт. – Во-вторых, здесь я тем более не профессор. Это дома я известный ученый, академик и все прочее, а сегодня истинное мое лицо – колдун племени. Мы для того и собрались здесь, чтобы это лицо показать.
– Истинное лицо?! – открыл рот Колян. – Значит, это ваше истинное лицо. Хм... То есть, я так понял, вы и лаборанту своему можете в ухо заехать, спокойно так нашатнуть? За кусок колбасы, да?
– Вы не понимаете, Николай, – проворчал Крафт. – Истинное лицо каждого человека – есть звериная пасть. Смысл не в том, чтобы задавить его в себе, а в том, чтобы не выпускать раньше времени. В каждом из нас сидит зверь, и на самом деле он правит нами. Если не выпускать его слишком долго, то он начнет выбираться малыми частями. И тогда происходит самое дурное – человеческая сущность растворяется в звериной, мешается с ней. А вот для того, чтобы, как вы выражаетесь, я не заехал лаборанту в ухо, мне нужно ежегодно приезжать сюда и отпускать своего зверя на прогулку. После этого он спокойно сидит во мне и не мешает заниматься делами. Он не мешает мне быть добрым, справедливым, спокойным. Он ждет новой прогулки.
– Ну, дела! – Колян потряс головой. – Значит, сегодня вы дубасили сотоварища, а завтра вернетесь домой, будете гулять с внучатками и учить их не обижать птичек с собачками?
– Именно так, Николай. И товарищ будет поступать точно так же. Мы становимся дикарями здесь, чтобы не быть ими там. А вам это не нравится? Вы предпочитаете, чтобы человек зверел ни с того ни с сего в самое неподходящее время?
– Да почему обязательно звереть? Если вы такие интеллигенты, то не зверейте вовсе. Живите по понятиям. Я вот не могу не звереть – у меня работа такая.
– А кем вы работаете, Николай?
– Я этот... как его... Бизнесмен.
– И что же, в вашей работе нельзя разве обойтись без гнева, ярости, рычания?
– Да вряд ли... Так иногда хочется поорать, так охота в рыло заехать этим уродам, которые... Ладно, вам это неинтересно...
– Вот видите, Николай, ваш зверь рычит и кусает окружающих, которые не хотят быть покусанными. И вы не в силах его удержать. Он вас просто не послушается. А мой зверь всегда на коротком поводке. Я занимаюсь его воспитанием – и это происходит здесь.
– Не знаю... – покачал головой Колян. – Не знаю, честно сказать, про что вы вообще говорите. Много я разных людей встречаю, и почти все – нормальные. Спокойные люди,
– Это вам так кажется, Николай, – усмехнулся Крафт. – У каждого есть свой зверь, просто вы его не видите. И каждый выпускает его, когда настает недобрый час. Посмотрите вокруг – идет грызня. Один терроризирует подчиненных на работе. У другого нет подчиненных, и он срывает зло на жене. Кто не справляется с женой, тот орет на своих детей. Кто слабее детей, хамит и свинячит в общественном транспорте. Идет звериная битва, где каждый сам за себя. Если сосредоточиться, то можно услышать, как повсюду клацают зубы.
Колян задумался. С последними словами он был почти согласен. Он не отрицал, что имеет в себе некоторые зверские черты. Но считал, что это просто характер от природы. А вот так, чтобы каждый человек вдруг зверел ни с того ни с с его...
– Ну и что? – медленно проговорил он. – Можно подумать, что вы вернетесь отсюда домой такими добренькими, такими хорошенькими. И я с вами точно такой же, и орать перестану, да?
– Насчет вас – не знаю, Николай. А мы – да. Посмотрите вокруг – это все милейшие замечательные люди. Видите того бородача, который грызет кость? Он детский врач. Очень хороший врач. А его жена – она тоже здесь – режиссер народного театра.
– А я, значит, плохой?
– Я этого не говорил, Николай. Все зависит от того, насколько вам удастся главная задача – выпустить все звериное и не перемешать его с человеческим. Поймите меня правильно. Ударить человека дубинкой – это звериное. А выстрелить в него из-за угла – это уже человеческое. Здесь у нас дозволено быть жестоким, но это должна быть животная жестокость, а не человеческая.
– И чем она отличается?
– Человеческая страшней, отвратительней. Она замешена на корысти, на жалких страстишках, интригах, желании выпятить себя. У животных нет этого. Битвы за самку или за право быть вожаком стаи – совсем другое. Они продиктованы необходимостью, а не амбициями.
Колян помотал головой, не в силах сообразить все разом.
– Не думайте слишком много, Николай, – посоветовал академик. – Вы все поймете сами, когда придет время. Продолжайте веселиться – Праздник первого огня в самом разгаре...
Утро выдалось тихим. Колян с Гошей крались по залитому туманом лесу и вполголоса переговаривались. Ночь была полна плясок, веселья, шума, и поспать удалось самую малость – может быть, час... Но Колян не чувствовал себя усталым. Наоборот, хотелось действовать, бежать, прыгать и карабкаться. Каждый мускул был полон живой игривой силы. Коляну все больше нравилось быть дикарем.
– Я думал, море ближе, – сказал он.
– Не спеши. Будет море. Оно нам сейчас и не нужно. Думай лучше о деле.
Оба выслеживали животное. Охотники племени разбились по два-три человека и растянулись по лесу, чтобы по единому кличу молниеносно собраться в разящую яростную стаю и настигнуть добычу. Естественно, каждому хотелось первому увидеть животное. Колян, впрочем, воспринимал это как дурачество. Никаких животных, кроме бродячих собак, здесь, по его мнению, не водилось. Тем не менее игра была интересной.