Иствикские ведьмы
Шрифт:
Александра решила вмешаться и предложила подходящее сравнение: кормление грудью — это… похоже на то, когда вы хотите писать и не можете, а потом вдруг получается.
— Вот что мне нравится в женщинах, — сказал Ван Хорн, — их безыскусные сравнения. В вашем словаре нет слова «безобразный». Господи, мужчины, они так брезгливы во всем — кровь, пауки, рвота. А знаете, у некоторых животных сука, или свиноматка, или как их там еще, пожирает собственный плод после рождения?
— Думаю, вы не отдаете себе отчета, — сказала Джейн, стремясь выдержать сухой тон, — что ваши слова сплошной шовинизм. — Но ее подчеркнутая сухость не произвела должного эффекта, скорее наоборот, как только она встала в ванне на цыпочки и из воды показались ее серебристые груди — одна немного меньше и выше другой. Она приподняла их обеими ладонями и, глядя в пространство, стала говорить, словно обращаясь к незримому свидетелю своей жизни:
— Мне всегда хотелось,
— Джейн, ну пожалуйста. Ты вгоняешь меня в краску. По-моему, для мужчины главное не их размер, а… чтобы они не висели и подходили к фигуре. И что сама о них думаешь — если ты довольна, другие тоже будут довольны. Права я или нет? — спросила она Ван Хорна.
Но Даррил, похоже, не годился на роль представителя всех мужчин. Он тоже приподнялся из воды и приставил волосатые руки к своим рудиментарным мужским соскам, крошечным наростам, окруженным влажными черными змейками.
— Подумать только, как все это развивалось? — вопрошал он. — Создать такой организм, целую систему труб у одного пола, чтобы производить пищу, гораздо более подходящую для младенца, чем любая детская молочная смесь, которую можно получить в лаборатории. А подумайте, как эволюционировало сексуальное наслаждение. Разве оно есть у головоногих? У планктона? А мы только и думаем об этом. И чтобы заставить нас продолжать игру, какую приманку нужно соорудить!! Сюда вложено больше стиля, чем в какой-нибудь из этих дурацких самолетов-шпионов, который обходится налогоплательщику в тьму-тьмущую денег и который вскоре собьют. Представьте, что нет этой приманки, никто не станет ни с кем сношаться, и род человеческий прекратится совсем, и некому будет любоваться на солнечный закат и восхищаться теоремой Пифагора.
Александре нравился ход его мысли, ее простота и доступность.
— Обожаю эту комнату, — мечтательно объявила она. — Сначала она мне не понравилась. Все черное, кроме этих красивых медных труб, установленных Джо. Джо может быть милым, когда снимет свою шляпу.
— Кто это Джо? — спросил Ван Хорн.
— Наша беседа, — заявила Джейн со своим свистящим «с», — кажется, опустилась до довольно примитивного уровня.
— Я мог бы включить какую-нибудь музыку, — предложил Ван Хорн, трогательно озабоченный тем, чтобы гости не скучали. — У меня стереомагнитофон с четырьмя дорожками.
— Шш! — сказала Джейн. — Я слышу машину.
— Обычные ряженые, — предположил Ван Хорн. — Фидель угостит их яблочным пирогом, мы испекли.
— Может, вернулась Сьюки? — полувопросительно произнесла Александра. — Ты уникум, Джейн, у тебя такие хорошие уши.
— А разве нет? — согласилась Джейн. — У меня действительно хорошенькие ушки, даже отец всегда это говорил. Посмотрите. — Она откинула волосы сначала с одного, потом, повернув голову, с другого уха. — Единственный недостаток — одно немного выше другого, поэтому очки с носа съезжают как сумасшедшие.
— Они у тебя почти квадратные, — сказала Александра.
Сочтя это за комплимент, Джейн продолжала:
— И красивые, и хорошо прилегают к голове. У Сьюки они выступают чашками, как у обезьянки, замечала?
— Часто.
— И глаза поставлены слишком близко, а прикус следовало исправить еще в детстве. Ну, а нос так просто пуговка. Честно, удивляюсь, как она при всем этом ухитряется быть привлекательной?
— Думаю, Сьюки не вернется, — сказал Ван Хорн. — Она слишком нервна, как и все в этом городе.
— И да, и нет, — произнес кто-то. Александра подумала, что Джейн, но это был ее собственный голос. — Ну, разве не здорово? — сказала она, чтобы попробовать свой голос. Он звучал низко, совсем как мужской.
— Наш дом вдали от дома, — сказала Джейн саркастически, как показалось Александре. Действительно, рядом с ней совсем нелегко обрести эфемерную гармонию.
Сьюки не приехала, это появился Фидель, принеся «Маргариты» на огромном гравированном серебряном подносе, о котором с восторгом рассказывала Сьюки. По краям широких бокалов на тоненькой ножке Сверкал толстый ободок соли. Александре показалось странным — в своей наготе она чувствовала себя так естественно, — что Фидель не был тоже голым, его форменная куртка напоминала пижаму и хлопчатобумажный военный френч одновременно.
— Оцените, леди, — воскликнул Ван Хорн хвастливо, как мальчишка, и показывая при этом по-мальчишески белые ягодицы, — он вылез из воды и возился у шкалы панели на дальней черной стене.
Над головой раздался негромкий скрежет, и потолок в том месте, где не было лампочек, только тусклый рифленый металл, как в какой-нибудь инструментальной кладовой, раздвинулся, открыв чернильно-черное небо с мелкими брызгами звезд. Александра узнала тонкую, словно наклеенную паутину Плеяд и большой красный Альдебаран. И эти абсурдно далекие небесные тела, и не по-осеннему теплый, хотя и остро пахнущий
— Эй, возьмите меня к себе, — взмолился Ван Хорн и плюхнулся в воду, помешав Джейн, в то же мгновенье она убрала маленькую руку с мозолистыми кончиками пальцев, твердыми, как рыбьи зубы. Беседа возобновилась, но смысл слов ускользал, разговор походил на касание, время лениво утекало через провалы в убаюканном сознании Александры, пока не возвратилась Сьюки, вернув с собой и время.
Она быстро вошла, принеся с собой запах осени, затянутая в замшевую юбку с кожаными завязками спереди и твидовый жакет с двойными складками сзади, как у охотницы; персиковое теннисное платье она бросила дома в корзину для грязного белья.
— Твои дети в порядке, — сообщила она Джейн Смарт.
Похоже, ее ничуть не удивило то, что все они сидели в ванне, казалось, ей уже знакомо это помещение, кафельный пол, блестящие змеи медных труб, ощетинившиеся за стеклом зеленые джунгли и потолок с открытым холодным прямоугольником звездного неба. С удивительной привычной быстротой она сначала положила кожаное портмоне, огромное, как седло, на стул, не замеченный прежде Александрой, — черные кресла и матрасы сливались с темнотой, — затем разделась, сначала скинув туфли на низком каблуке, с квадратными носами, а уж потом сняв охотничий жакет, спустив с бедер развязанную замшевую юбку и расстегнув шелковую блузку нежнейшего бежевого оттенка, цвета краски на гравированных приглашениях; тут же устремилась вниз короткая комбинация цвета чайной розы и белые трусики, и, после всего, расстегнув лифчик, Сьюки наклонилась вперед с вытянутыми руками так, что две пустые чашечки легко упали с рук прямо ей в ладони, а обнаженные груди качнулись в такт движению. Небольшие груди Сьюки стояли торчком, округлые конусы, кончики которых окунули в более яркую розовую краску, в них не было энергичной выпуклости соска-бутона. Александре казалось, что все ее тело похоже на пламя, пламя, горящее нежным бледным огнем, когда она смотрела, как Сьюки спокойно наклонилась, чтобы поднять одежду с пола и бросить ее на стул, похожий на материализовавшуюся тень, и потом неспешно порылась в огромном портмоне с раскрытыми клапанами, чтобы найти шпильки и подколоть наверх волосы того неяркого, но вызывающего цвета, что называют рыжим, но на самом деле он нечто среднее между абрикосовым и красным, как древесина тиса внутри. Волосы такого цвета были у нее всюду, и, когда она подняла руки, под мышками показались два кустика, будто два мотылька уселись боком. Это был прогресс; Александра и Джейн еще не отказались от патриархальной привычки брить волосы, привитой им, когда они, юные, учились быть женщинами. В библейской пустыне женщин заставляли выскребать под мышками кремнем, женская растительность привлекает мужчин, а Сьюки, как самая молодая из ведьм, не чувствовала себя обязанной умерять свое естественное цветение. Ее изящное тело, покрытые веснушками предплечья и голени были довольно пухлыми, и формы ее колыхались, когда Сьюки шла к ним в желтоватом свете напольных огней у края бассейна из черноты помещения, своим искусственным темным однообразием похожего на студию звукозаписи; ее обнаженное тело, казалось, мерцало, как на экране, когда ряд кадров накладывается друг на друга, чтобы создать прерывистый, тревожный и призрачный эффект движения. Теперь Сьюки была рядом с ними и обрела объемность, прелестное длинное обнаженное тело с одного бока припухло, там был синевато-багровый кровоподтек (это на совести любвеобильного Эда Парсли с его извечным чувством вины?). Веснушки светились не только на руках и ногах, но и на лбу тоже, и еще несколько веснушек было на переносице, и даже на подбородке виднелось их четкое созвездие. Маленький треугольный подбородок решительно вздернулся, когда она села на краю ванны и, сдерживая дыхание, согнув спину и напрягая ягодицы, окунулась в дымящуюся врачующую воду.