It's not about age

sowelu.

Моя девушка любит сидеть до утра, либо же развлекаться до рассвета в компании своей сестры и подруг. Ее сестра - Софи (и, кстати, сестра-близнец) невеста (уже несколько лет) моего хорошего друга - Сэма. Тот тоже любитель посидеть до утра. Иногда люди считают меня скучным, поскольку я живу «старомодно». Возможно, в этом есть доля правды. Но невозможно не выделить хотя бы один плюс. Когда народ не высыпается, бродя утром по Бесстрашию, как свежее привидение, я с самодовольной улыбкой иду им навстречу (а самое главное, что улыбка моя - совершенно искренняя). Софи (напоминаю, сестра моей девушки и невеста друга), кстати говоря, тоже любитель рано ложиться, хотя иногда не прочь посидеть до утра в своей веселой компании. Но Сафине по

душе, конечно же, веселые ночи. Да и вообще ей нравится веселая жизнь, как и ее сестре, между прочим. И я рад, что моя девушка перевоплотилась в неугомонную девчонку. Превратилась из грустной, скучающей девочки. Хотите знать, почему она грустила с самого раннего детства? Проблема была в ее сестре. Она ощущала, что для жизни создана лишь ее сестра, которую невозможно отличить от самой Сафины. Даже голоса были схожи, не говоря уже о телосложении. Многие завидовали им: девочки были прекрасны; «гламурные цыпочки», как их любили называть завистницы; обе блондинки следили за собой, несмотря на то, что природная красота сделала их необычайно дивными.

И хотя прекрасна моя девушка, красота Гвендолин не может не превзойти ее красоту. И не только красоту я наблюдаю в Гвен, но кое-что большее, чем просто красивая внешность. Нет, это не то, о чем вы подумали. Конечно же, это не ее дикое поведение. А то, что хранится в ее сердце, готовясь выйти наружу. И я искренне надеюсь, что произойдет это не в старости, когда мой пепел уже развеет ветер по всему миру, а в скором времени. Будь я помладше, однозначно бы добился ее в подростковом возрасте. Но дорасти она до своих жалких шестнадцати лет, мне перевалит за сорок. И тогда мне, возможно, доступны будут лишь те леди, с которыми я смело оглашу девиз: «Будем счастливы! И умрем в один день!». Вряд ли нужно объяснять, почему я не мечтаю о дне, когда жизни наши с Гвен обрушатся. Все и так предельно ясно. Если это, конечно, не трагедия, катастрофа, авария. Но тогда это уже скорее пессимизм, нежели оптимизм. А я бы предпочел жить оптимистично. Так проще, согласитесь.

Спустя еще, скажем, полчаса, малышка успокоилась: перестала задавать вопросы, без умолку чесать языком, ерзать, как уж на сковороде. Однако сейчас я бы предпочел бодрствовать, чем спать. Обычно, когда я не ложусь вообще, чувствую себя гораздо лучше, чем когда ложусь на час, другой.

И снова к Гвендолин. Она лежит напротив меня, хлопая своими глазами, и слегка подобрав под свое тельце одеяло. Уже сейчас я могу увидеть ее, понять, что она требует своим взглядом (или же вовсе удовлетворена всем). Мои глаза не хотят закрываться, в отличие от слипающихся глаз Гвен.

– Поспи, - предлагаю ей я.
– Разбужу, когда нужно будет уходить.

Но в ответ она лишь мотает головой, не издав ни одного звука (похоже, ее энергии иссякли). Но это к лучшему. И хотя спокойная Гвендолин мне нравится до одурения, эмоциональная Гвен также одурманивает мое сознание. Ведь именно в таком состоянии она напоминает мне свое поведение в «мишкины вечера» (так мы с ее братом называли пьесы о похотливом медведе). Она радовалась, визжала и смеялась. Что ж, этого было достаточно, чтобы мое настроение поднялось до самого максимума. Странно, что детей я недолюбливаю, а вот для Гвендолин пришлось сделать исключение (хотя не было у меня никакого выбора: полюбить ее или нет). Это произошло непроизвольно.

– Я не хочу спать.

– А ты постарайся захотеть, - на выдохе разочарования произношу я.

Стоит отметить, что у меня не получается в упор глазеть на нее, когда она глазеет в упор на меня. Я ощущаю некую неловкость, хотя она того же не ощущает, видимо. Но этой девочке позволительно абсолютно все, как считает ее благородная душенька. А разве нет?

– Я не буду спать, если не захочу. И буду, если захочу. Неужели непонятно?

– Я бы тоже мог так ответить в лесу, когда ты клеилась ко мне с просьбами о помощи. И думаю, нужно было так и поступить.

Засмущавшись,

она ярко улыбается и утыкается лицом в подушку, которая, наверное, уже пропитана ее слезами и соплями. Тихо похихикивая, девочка вздыхает и снова показывает мне свое личико, но на этот раз она предпочитает промолчать (и правильно). Сейчас слово будет за мной.

– Тебе следует поблагодарить меня, а не разговаривать со мной как с подружкой.

– Я не разговариваю с тобой как с подружкой!
– возмущается она, перебив меня.
– Я просто перенервничала, устала и вообще мне кажется, что я тебя слишком хорошо знаю, чтобы разговаривать с тобой на равных.

– Да, мы знаем друг друга довольно хорошо, - добавляю я.
– Но даже это не дает тебе право не слушаться. Ясно?

Закатив глаза, девочка отворачивается с надутыми, от обиды, щеками и нахмуренными, от злости, бровями. Из приоткрытого окна подул прохладный, утренний ветер, и раскутанное тело Гвендолин стало покрываться мурашками от холода. Удобно было, когда спала она в теплой одежде. Всегда знаешь, что ребенку тепло. Но сейчас - непонятно. То ли жарко от злости, то ли холодно от ветра. Улыбнувшись уголком губы, я нежно укрываю ее одеялом, беспокоясь о дискомфорте, который она может испытывать.

Наверное, я вспоминал ее младенчество раз сто за сегодняшнюю ночь, но не вспомнить еще раз я не могу. Все то, что связывало нас, за долю лишь секунды появилось в голове: образы, диалоги, движения и прочие тонкости. Младенец лежал на моих коленях, бодро шевеля своими ножками и ручками. Мимика была весьма переменчива, как погода осенью: стоило лишь отвернуться, как на смену ясной улыбки приходила пасмурная печаль. И я бы отдал все за то, чтобы печаль эта не появлялась никогда в ее жизни.

Прошли годы с того последнего момента, когда были мы близки. И сейчас осознание того, что она совсем рядом (меньше двадцати сантиметров, если быть точным), я ощущаю себя королем всех королей королевского сна короля. Прикрыв глаза, я прикасаюсь губами к ее затылку и на секунду задерживаю губы на ее волосах, запах которых весьма странен: запах болота, перекрещивающийся с запахом пончиков. Нет, скорее чего-то сладкого. Должно быть, это эхо шампуня. Впрочем, отстранившись, моя голова плюхается на подушку, а сознание успокаивается от одной лишь мысли, что она снова рядом. Пусть даже не надолго.

========== X. Gwendoline ==========

– Похоже, кого-то стоит окатить ледяной водой для полного пробуждения.

Пелена сна рассеивается, и перед собой я могу увидеть высокого, крупного телосложения, мужчину. И кстати, полуголого. Хм, а титьки у него все же выросли. Но жаль, что сказать ему это не могу. Он не понимает шуток, а в частности моего черного юмора. Хотя, может это все из-за усталости. Со мной такое часто бывает! Вот сидишь на последнем уроке, пишешь лекцию, и просто не хочется ничего слышать, ни о чем думать, ни с кем говорить. Но как назло тебя все равно вызывают к доске, хотя в классе целый лес рук. Справедливость! Что еще я могу сказать? Вот и тут также. Мы с ним устали, и скорее всего, в настоящее время он просто не понимает, что такое «веселье».

– А-а-а?
– потягиваюсь, пытаясь не зевнуть (и хотя все равно зеваю).

– Поднимайся. И поскорей. У меня через час встреча, а тебя не могу разбудить уже двадцать минут.

– Я спала, - вскидываю брови, - думаешь, что я слышала тебя?

– Слушать надо ушами, а не задницей, - наигранно улыбнувшись, он направляется к двери.

– А у тебя сексуальная улыбка, - замечаю то, что уже давно должна была заметить.

Кстати, об улыбке! Мой парень улыбается поразительно уродливо. Улыбка - явно не его фишка (в отличие от Эрика). Когда мы гуляли с ним в последний раз, он улыбался, как будто ему надрочили перед прогулкой. Выглядело это нелепо, ведь с ним шла я. И мне совсем не хотелось, чтобы люди думали, что я знаю этого дауна с улыбкой до ушей.