It's So Easy And Other Lies
Шрифт:
Порой Эксл рассказывал мне о вещах, которые она ему говорила.
«Да брось, мужик, ты же не с кем-то говоришь, а со мной» - отвечал я. «Она ж тебе просто очки втирает»
«Да знаю, знаю» - отвечал он. «Но послушай…»
Конечно, кто я был, чтобы замечать соломинку в его глазу. Я справлялся со своими проблемами при помощи бухла. Эксл нашёл свой способ бороться.
Мой брак развалился, а теперь и вторая вещь, которую я любил, и которой дорожил, казалось, катилась к разладу. Группа обросла таким количеством человек, что как и любая бюрократическая или корпоративная единица приобрела собственную значимость. Возможности остановить эту машину уже не было. И вновь я не знал, как с этим справиться, как исправить. Вместо этого я сконцентрировался, что моё время на
– думал я.
И с 1990 по 1994 я не помню ни дня покоя.
Глава 23
Я решил, что необходимо начать всё заново в новом доме. Я выяснил, что могу сдать дом на Laurel Terrace и, таким образом, покрыть закладную, и я начал поиск нового места без призраков прошлого брака. Или просто со стратегическим расположением, чтобы без проблем напиваться и ездить на машине, не попадаясь.
Я купил новый дом в 1990. Дом находился так же в Laurel Canyon, но на этот раз на самом верху, на Edwin Drive, располагался на скале, обращенный на Dead Man’s Curve на Mulholland Drive. Дом был расположен выше по холму от старого особняка, построенного Гудини. Здесь, на голливудской стороне холмов, Laurel Canyon все еще представлял собой контркультуру – не было и намека на Бэверли Хиллз. Название изначально произошло от студии, которой владел Стэн Лаурэль, что-то вроде «Лаурэль и Нарди», и дрога, проходящая вверх и вокруг Голливудских холмов, через Laurel Canyon, была построена, чтобы можно было добраться до студии. Первыми постройками в этом районе стали охотничьи домики. Позднее приехали Гудини и Мэрлин Монро, застройка разрослась, и все это превратилось в контркультурный анклав. К 1980 году особняк Гудини был разделен, и кучка неодумавшихся хиппи жили здесь в обстановке какой-то студенческой вечеринки. Существовали некоторые секретные въезды на эту территорию, и я мог избежать основных дорог и копов. Это казалось важным, так как для меня становилось все сложнее и сложнее ждать до часу дня, чтобы начать прием моих болеутоляющих средств.
Рано утром в день, когда я въехал, Билли Нэсти – один из моих партнеров по «преступлению» - и я кидали мячик для гольфа в мишень, которую мы поместили в искусственном камине. Ни один из нас не знал, как играть в гольф; мы были ужраты. Моя собака, Хлоя, смотрела на это с выражением спокойного изумления на морде. Она никогда не указывала мне на мои неудачи. Один мяч попал в забор, срикошетил и – с грохотом и градом осколков - вернулся обратно через массивные венецианские окна моего совершенно нового дома. Хлоя вздрогнула. Я не мог удержаться от смеха. Грузчики посмотрел на меня, как на мудака.
Мне было просто наплевать.
Само здание имело клёвый чердак с винтовой лестницей. Он был забавный, легкий, воздушный. Он вдохновил меня на новое хобби: стрелять из ружья с балкона. Еще одно преимущество: я был осведомлен о том, что мой наркодиллер, Майк, живет прямо за углом, и я мог прошмыгнуть к нему и убраться оттуда по маленьким местным дорогам. Или он мог бы поставлять всю эту фигню мне.
Там между нами появилось такое доверие, что у меня был ключ от его дома, а у него - дубликат моей банковской карты. Я знал, что он не будет красть у меня, я был слишком хорошим клиентом. Чёрт, он даже помогал мне красить вещи в моем новом доме. У нас была гениальная система, когда он выписывал мне поддельные квитанции на стерео-детали или музыкальное оборудование, или на ремонт или установку несуществующих приборов. С этими квитанциями у меня было хоть какое-то объяснение моих постоянных растрат на наркотики для моих бухгалтеров. Только позже я понял, что все квитанции содержали всегда одну и ту же сумму – триста долларов. Меня не волновало, просекли бухгалтеры или нет. Я жил в постоянной лжи в тот период и едва ли пытался скрыть это.
Мне нужно было несколько дилеров на случай, если у одного из них закончатся запасы. Парень по имени Джош был моим вторым дилером. Он приносил поставки ко мне домой сам или присылал свою жену Иветт. Я стал приятелем для Майка, Джоша и Иветт. Я знал, что они не были
Несмотря на свиное дерьмо, мой дом быстро стал регулярным местом для хард-кор вечеринок. Бассейн держался прямо на линии хребта, откуда открывался великолепный вид на долину за Голливудскими холмами. Теперь, когда я покончил с разводом и тусовался ночи напролет в разных ночных клубах ЛА, этот бассейн с сапфирово-голубой водой превращался в бордель. Каким то образом я все еще жил жизнью оборванца из переулка Гарднер: секс, наркотики и, ммм, экскременты. Мило.
Одна из девушек, с которыми я начал тусоваться, была диктором. В ее кабинете были ее фото с Рональдом Рейганом и Джэсси Джэксон. Она повторяла броскую фразу, которой заканчивала все свои выпуски. Годы спустя она получила работу в национальной новостной телесети, и каждый раз, когда я слышал, как она заканчивает эфир этой фразой, картинка на ТВ растворялась, и я видел ее в моем бассейне плавающей голышом на надувном матрасе.
В Голливуде было несколько ведущих клубов —Bordello, Scream, Cathouse, Vodka, Lingerie, Spice. Среди них можно было выбрать клуб для любой ночи на неделе, кроем среды. Я понятия не имею, почему среда была не для выхода. Мне было все равно. По средам – и в неурочные часы на недели – вечеринки устраивались у меня дома. Я играл на контрабасе аккомпанемент Тони Бэнетт на сцене однажды вечером в вип-секции клуба Spice. Я поднялся на сцену и играл на ударных с Перл Джэм, когда они впервые приехали в ЛА, чтобы дать концерт в Cathouse; в ту ночь было выпито много алкоголя, но я думаю, мы играли вместе песню группы Dead Boys.
Я возгордился тем, что случилось в Сиэтле – даже если я немного ревновал, потому что это произошло без меня. Хотя я любил GnR и жил ради них, по мере того, как все пошло под откос, я начал делать очевидное – пытать себя «если бы, да кабы». Что, если я остался бы в Сиэтле? Был бы я в Soundgarden или Mother Love Bone? Сделал бы я запись для Sub Pop, стильного и ставшего внезапно успешным лейбла, созданного Брюсом Пэвиттом, моим старым коллегой из Lake Union Cafe? Я мог бы оставаться по близости от семьи и друзей детства, от людей, по которым я скучал больше и больше по мере того, как здание Guns - моя суррогатная семья – начала разваливаться.
Когда Alice in Chains приехали в ЛА на свое первое шоу – в Palladium как только “Man in the Box” был выпущен как сингл – они попросили меня прийти на шоу и сыграть эту песню с ними. Потрясающе. После их выступления той ночью, я пригласил всю группу и различных прихлебателей ко мне домой на вечеринку. Вечеринка длилась три дня подряд. Другие новости дошли до меня из Сиэтла – неожиданные новости об Эдди. Он очистился по-настоящему. Жизнь забавная штука: с этого момента, я скрывался от него, а не наоборот.
Мой брат Мэтт переехал со мной на Эдвин Драйв, пока проходил практику. Он жил в задней спальне; одна из двух ванных комнат была смежной с его комнатой – один из немногих недостатков этого дома. Он учил каждый день, поэтому приходил домой и ложился спать, пока я отправлялся куда-нибудь, где той ночью была вечеринка – и в конце концов появлялся поздно ночью с компанией людей, желающих продолжить вечеринку. Я установил бильярдный стол и барабанную установку в комнате, примыкающей к комнате Мэтта. Однажды ночью Ларс Ульрих из Металлики зашел ко мне и поднялся в ванну, смежную с комнатой моего брата, не зная, что Мэтт был дома. Ларс вышел и робко обнаружил, что Мэтт сидит на кровати, морщась. Все, что он сказал, было «Э, прости, друг, я только что знатно просрался».