Италия De Profundis
Шрифт:
Для передачи языка автора и героя Дженна активно задействует специальную терминологию из самых разных областей: юридическую, экономическую, социальную, медицинскую, техническую, научную, лексику из сферы психологии, и так далее. При этом термины появляются в тексте как отдельно, так и в виде расщепленных фразеологизмов: «изъятие себя» вместо «изъятие имущества», «трещина значения» вместо «трещина земной коры», «порочная дефлорация» вместо «непорочное зачатие», и так далее.
Помимо сложной и зачастую непонятной терминологии, Дженна активно использует малоупотребительные, устаревшие слова, латинизмы, англицизмы, и если одни являются языковой
Рефлексия над собственным произведением, вскрытие литературных приемов, обнажение авторского замысла является еще одной характерной чертой Дженны. Автор врывается в повествование, делится с читателем наблюдениями о том, как следует писать роман, дает оценки, предсказывает реакцию на тот или иной эпизод. Подобно тому, как Дженна-герой шаг за шагом исследует темную сторону своей сущности, Дженна-автор раскрывает свои писательские приемы.
Отдельно следует сказать об активном использовании Дженной цитат из наследия итальянской и мировой литературы. Ключевыми фигурами, символизирующими для автора былое величие Италии, являются Данте и Леопарди, а современными пророками итальянской литературы – Пазолини и Вилладжо. Фантоцци становится для Дженны героем-рубежом между смешным и трагичным, комическим и страшным. Именно этот герой, по мысли автора, является предком неоитальянцев.
В большинстве случаев переводчик по возможности пытался сохранять цитаты, к которым обращается автор, однако если используемый источник был совершенно чужд русскоязычной среде, цитата заменялась на другую, чтобы и русский читатель мог ее узнать. Так, например, конец четвертой главы полностью соткан из цитат: здесь и Уильям Блейк, и Данте, и стихотворения Леопарди, и его культовый дневник «Дзибальдоне», и древние (Плотин) и современные (Целан), и Маркес, и Книга Бытия, и многое другое. Автор отметил важность ритмической и фонетической составляющей в данном отрывке, поэтому его перевод был выполнен ритмизованной прозой.
Как известно, сделать перевод, который бы в точной мере передавал всю красоту созданной писателем языковой и смысловой конструкции, невозможно, но поскольку произведение на чужом языке всегда получается другим, а сам автор отметил «подвижность» и «свободу» текста, его способность расширяться и обрастать новыми смыслами, хочется надеяться, что читатель сможет оценить роман по достоинству. Уверена, что многие недостатки современных итальянцев, подмеченные автором, помогут нам по-другому взглянуть и на самих себя.
Переводчик выражает горячую благодарность людям, без которой этой книги бы не случилось:
Габриеле Дадати, писателю и другу по фейсбуку, познакомившему меня с творчеством Дженны;
Отважному редактору Илье Данишевскому;
Прекрасному лингвисту Татьяне Никольской;
Отзывчивым коллегам: Анне Ямпольской, Джулии Дзанголи, Ольге Асписовой, Евгении Семенюк;
Друзьям: Алессандро Акилли, Сильвии Мандруццато, Энцо Стриано, Дарье Андреевой;
Валентину Ивановичу Масловскому;
Первому рецензенту, высокому профессионалу и чудесному человеку – Татьяне Александровне Сотниковой;
И всем, кто поддерживал, подсказывал, читал, помогал, подбадривал.
Спасибо
Март 2016,
Быстрова Татьяна
Часть первая
Повествование
1. Не-начало
За моей спиной фосфоресцирующее зеленое море, бескрайнее море Сан-Вито-Ло-Капо, мыс этот славен своими штормами, самыми сильными на всем сицилийском побережье. В одной из этих бухт император Фридрих II спасся от неминуемой гибели. Солнце раскаляет водный эпителий, юное солнце моего первого сицилийского дня. Волны гневно разрываются, я стискиваю зубы. От солнца эритема на моей потрепанной коже все увеличивается. Я без очков. Отсюда ясно различаются размытые грани Сатанинского аббатства, прозванного телемским. Моя голова висит над облаками. Снова и снова я вгрызаюсь в камень собственного изваянья, леплю свою статую. Вижу Италию. Вижу себя. Но это не я.
Потому что свет ее для меня нестерпим, я измучен бессмертной ее красотой, там, где я нахожусь, Италия – земля, которую я разучился любить. Слепец среди таких же слепцов, я двигаюсь на ощупь, подобно окружившим меня теням. Они знакомы каждому, кто привык к писательскому труду, из-за них я лишился сил: хищник, замерший в ожидании нападения – собственного или чужого. Крот, опасливо ползущий меж вскопанной и влажной земли обратно в нору, вытянув вперед черную блестящую морду. Безмозглый таракан, несущийся по темному пятну отбрасываемой подошвой тени за секунду до того, как его раздавят, в последний раз поблескивающий своими элитрами.
Я – обессиленное животное в безжалостном свете Италии.
Я – рептилия, что, извиваясь, ползет по пустынной дюне, все ниже и ниже, в неизвестном году, в данном случае в лето 2007 от Рождества Христова.
Я сам себе препятствие. Я прячусь в бункер: это убежище я называю домом.
Я пытаюсь излечиться. Я игнорирую очевидное.
Под тяжким прессом собственной мерзости, прикрытой, таящейся где-то в груди, возопят детища моих преступлений: дочь-Злоба, дочь-Негодование, сын-выродок Люби-же-Меня, ненасытные близнецы Гордость и Тщеславие.
Днем ветрено. Климат готовит планете новую стратосферу. До 2040 года несметные полчища, текущие с Ближнего Востока, израненные и томимые жаждой, зальют страны Средиземноморья, другие несметные потоки родственных им существ, там, на далеком Востоке, падут жертвами цунами и наводнений. Смещаясь все дальше к Востоку, они, наконец, окажутся на Западе, во Флориде.
Я видел расширенными зрачками бескрайнее поле беженцев, с сухими, потрескавшимися от жажды и зноя губами, точно те губы – мертвые окаменелые сороконожки. Губы, усыпанные кондиломами, женщин, прикрывающих широкие черепа оранжевыми тканями, там, в африканском Дарфуре, сотни тысяч беженцев, на которых навалилась вечная подпольная война, о которой знает весь мир.
Планета подает магнитным полям сигнал к восстанию, дочь-Злоба зажигает страшные глазницы, встает во весь рост и рвет в клочья мой жалкий паспорт, она отравляет мне кровь своей черной силой и пускает ток по моим нервам.
Нет больше семени для этой Земли.
Так как же сказать: прощай, человек?
Устремлюсь же к непознанному.
Шаман предсказал мне смерть от рака, мучительную смерть, обезображенное болезнью желтушное тело, еще до того, как мне исполнится шестьдесят. Осталось немного.