Итальянская ночь
Шрифт:
Как-то очень быстро дом опустел, Раиса не побежала провожать сына, у нее попросту не было сил, с нею остался Парафинов. Утешить, обнадежить вдову и мать преступника нечем, посему он молчал, но и не уходил, а утешить тянулась душа. Жалко мать, еще не пережившую предыдущее горе. Однако у жалости есть граница, ее стерла Раиса упреком:
– Ты был другом Арамиса, как ты мог…
– Считаешь, я должен был покрыть преступления твоего сына? И позволить добить тех, кого он не убил, а только ранил? Он что, особенный? Ему можно убивать людей?
– Он еще ребенок, его подставили те, кто ненавидел
– Перестань, – перебил он с раздражением. – А список жертв? Его тоже кто-то подкинул? Мы вышли на Вито очень просто, но все равно нашли б его. Нашли бы, но чуть позже, за это время он уложил бы в гробы кучу народа. Есть свидетельница, видевшая, как твой сын разговаривал по телефону перед убийством Маймурина и охранника. По номеру телефона вышли на Вито.
– Как это?
– Современная связь фиксирует местопребывание абонентов, откуда и куда был сделан звонок, сколько минут говорили.
– Да мало ли…
– Не мало, Раиса, не мало. Ты невнимательно слушала Андреева, он разложил по полочкам ляпсусы Вито, а вляпался твой сын по самое не хочу. Знаешь, у меня на языке вертелся вопрос все это время: откуда он такой? Как получилось, что Вито, выросший в благополучной семье, отличился редкой жестокостью? В его-то семнадцать!
Он вернул ей упрек, поэтому Раиса молчала. Больше нечего сказать и Парафинову, он тяжело поднялся и пошел к выходу.
– Мне разрешат с ним свидание? – бросила она ему в спину вопрос.
– Пока не закончено следствие и ввиду особо тяжких преступлений, думаю, свидание тебе не разрешат.
– А адвокат? Его пустят к Вито?
– Адвоката пустят. Но он не сможет существенно помочь ему. До свидания, Раиса.
После его ухода она упала лицом в колени и завыла.
Крохотный дворик, окруженный старыми постройками, за которыми высились многоэтажные громады, можно сравнить с оазисом в пустыне. Здесь совершенно другой микроклимат, чему способствовали разросшиеся кроны деревьев, создающие тень, а также дающие редкую свежесть в пресловутых каменных джунглях. А тишина здесь… нереальная. Стоит выйти за пределы дворика – и попадаешь в шумный мир, от которого свихнуться недолго. Устроившись на скамейке, Богдан с оперативниками дожидались Титова, зная по описаниям, каков он внешне. И дождались, окружили.
Неопрятный паренек лет девятнадцати, со спутанными длинными волосами беспомощно хлопал глазами, окруженный четырьмя молодыми людьми, один из которых сунул под нос удостоверение. Он уже понял, что пришли эти люди в штатском за ним, паника охватила его, Титов плохо соображал.
– Ты задержан по подозрению в убийствах, – сказал Богдан.
– Я?! – выдавил Титов. – Это не я… Я не… не я…
– Я понял, ты не убивал, – помог ему Богдан сформулировать фразу. – Так помогал, а это называется соучастием. Поехали, Титов?
– Ма… маме… позвонить…
– Вспомнил про маму. А когда на дело ходил с Вито Баграмяном, о маме не думал? Позвонишь потом. Сначала показания дашь.
Что-то в Титове проснулось, неожиданно он рванул вперед, да четыре оперативника даже сил не прилагали, просто перехватили парня, он аж присел от боли:
– Руку…
– Тише, тише, – ворковал Богдан, наклонившись к нему. – Не ори, не пугай людей, а то подумают, мы бандиты.
– Бо-ольно…
– У нас больнее будет. Тащите в машину.
Насмерть перепуганного Титова, еле переставляющего тонкие ножки в обтягивающих джинсах, поволокли к выходу из райского уголка. Он встрепенулся, когда попал в уличный гул, видимо, эта атмосфера для него привычна, дает толчок к нервным импульсам – парень вдруг задергался, завопил:
– Пустите! Не хочу!.. Я не убивал… Это он… Это Вито-о…
На вопли оглядывались прохожие, а те, что должны были пройти мимо, приостанавливались, давая дорогу группе молодых людей и ничего не предпринимая. Позиция – моя хата с краю – верная, так не нарвешься на неприятности. Титова затолкали в машину, захлопнули дверцы, но водитель не завел мотора. Юноша дышал, будто у него кислородное голодание, дышал с присвистом, как астматик, ерзал, то на правого опера смотрел, то на левого – и так несколько раз. Богдан, повернувшись к нему с переднего сиденья, терпеливо ждал, когда он выдохнется, что произошло пару минут спустя, паренек зажмурился, сморщив лицо. Словом, раскис, значит, его можно брать, что называется, голыми руками.
– Что, страшно? – спросил Богдан. – Я тебя понимаю, но раньше думать надо было о последствиях. Давай, колись, Титов. Как вы с Вито дошли до жизни такой?
– Но я не…
– Мы слышали, убивал не ты. Вито. Так?
– Да. Да!
– А ты стоял и смотрел?
– Нет. Я следил. За… за…
– Будущими жертвами, – подсказал Богдан. – Что ж ты объяснить толком не умеешь, а туда же, в преступники подался? Ну, и что? Ты следил…
– И засекал время, – сглотнул Титов сухой ком. – Куда б ни ехали, я за ними и по часам следил…
– Зачем?
– Чтоб знать, через сколько минут их надо ждать на месте. Вито сам… я нет… Он поклялся, когда его отца грохнули, что всех уничтожит. Всех, кто с его отцом в контрах состоял, или на кого отец обиделся… А Маймурина решил первым, так как подумал, что Маймурин заказал отца, но не получалось застать его одного… Тогда он купил скутер, шлем, парик… и поехал к нему. Он ждал у автосервиса, я позвонил и сказал, что Маймурин едет к автосервису… А раньше стрелял из парка в… в… не помню фамилии… А еще этот… из «Табакерки»… Вито заставлял меня следить за ним…
– За Горбаневым? – снова подсказал Богдан.
– Да-да, Горбанев… Вито думал, этот Горбанев с Маймуриным заказали… У него список… Вито его написал… Там все, кого он собирался застрелить. А мне… мне показывал пистолет. Из него он… стрелял… но меня при этом не было…
– Ладно, верю. – Богдан развернулся лицом к лобовому стеклу. – Но факт соучастия налицо.
– Какой факт? Я ж не стрелял…
– Не ной. Незавидное у тебя положение. Твоего Вито взяли только что в его доме, думаю, он уже в СИЗО. А с тобой… тебе еще придется доказывать, что ты только звонил и следил. Два убийства и два покушения – это очень серьезно, братец. Сейчас поедем в отделение, ты напишешь чистосердечное признание и явку с повинной, ну, будто не мы тебя взяли, а ты сам пришел, понял?