Итальянская новелла ХХ века
Шрифт:
Сразу после свержения Муссолини, когда союзные войска высадились в Сицилии, гитлеровцы оккупировали Северную и Центральную Италию и в стране началась гражданская война, в печати, выходившей на освобожденной территории, вспыхнула жаркая полемика относительно взаимоотношений фашистского режима и культуры. В той или иной форме (уже не по горячим следам, а ретроспективно) эта полемика продолжается и сейчас, четверть пека спустя. В самом деле, вопрос об отношениях между фашизмом и культурой, между режимом и творческой интеллигенцией, между официальной идеологией чернорубашечников и развитием литературного процесса — чрезвычайно сложен и важен. Реакционный и эклектический характер идеологии итальянского фашизма сам по себе исключал возможность создания подлинных духовных и художественных ценностей, и поэтому режиму пришлось ограничиться «соттокультурой», то есть культурой третьего сорта.
В 1966
Монтале рассказывает — с большим сарказмом — о некоторых характерных чертах фашистской культурной политики. Ни Д’Аннунцио, ни Маринетти не были уже в состоянии написать что-либо значительное, ни одного сколько-нибудь выдающегося произведения фашистской литературы не появлялось, а режим страстно хотел «означать новую жизнь также и в искусстве». Поэтому Муссолини и его иерархи пытались оказывать непосредственное влияние на развитие литературного процесса. Монтале рассказывает, что писателей «ловили на крючок», используя разветвленную систему различных премий и возможность попасть в созданную чернорубашечниками «королевскую академию Италии». Проводились конкурсы, подсказывались темы — например, колониальный роман или же лирика с «общественными мотивами». Все это должно было соответствовать «линии», которую попеременно устанавливали разные компетентные учреждения — от управления по делам печати до «Минкульпопа» (министерства народной культуры). И все-таки ничего не получилось, фашистское искусство никак не удавалось создать.
Если фашистскую литературу, несмотря на все усилия режима, так и не удалось создать и мы, действительно, не можем назвать ни одного сколько-нибудь значительного произведения, — это не означает, разумеется, что на протяжении двадцати лет итальянская литература была спящей красавицей. Разумеется, — нет. Но литература, достойная этого имени, развивалась вне фашистской идеологии и вопреки ей. Вся официальная культура режима была не только помпезной, но и сугубо провинциальной. Чернорубашечники проводили идиотскую политику культурной автаркии, а убогая фашистская эстетика требовала официального оптимизма, «жизнелюбия» и славословий. Значительная часть писателей, отказывавшаяся принимать «фашистские духовные ценности», искала выход в так называемом герметическом искусстве, изысканном, зашифрованном и пассивно-оппозиционном.
Фашистский режим делал все возможное, чтобы парализовать свободную мысль и независимое общественное мнение. Одних убивали физически, других лишали возможности работать. Некоторые эмигрировали (мы помним «Записки цирюльника» Джерманетто, вышедшие в Москве). И все-таки лишить весь народ и его интеллигенцию человеческого и гражданского достоинства чернорубашечникам не удалось. Грамши, один из самых светлых людей нашего века, умерший после почти одиннадцатилетнего тюремного заключения, оставил в наследство своей стране и всем нам «Тюремные тетради», оплодотворившие новую итальянскую культуру. Несмотря на свирепствовавшую цензуру, несмотря на вынужденный эклектизм и необходимость как-то приспосабливаться, в Италии все же легально выходили некоторые журналы, находившиеся в оппозиции к официальной культуре, к фашистской риторике. Они печатали стихи, повести, иногда умудрялись даже издавать книги, антифашистское звучание которых нетрудно было уловить. Реалистическая струя в итальянской литературе не иссякла.
В сборнике вы прочтете новеллы одного из тех крупных писателей, чей голос никак не сливался с хором официальных прославителей режима. Это Коррадо Альваро. Некоторые критики считают его поздним веристом, другие обнаруживают в его творчестве влияние модернизма. Мне кажется правильным считать его самобытным писателем, а не эпигоном. Если первоначально он посвятил свое творчество теме Юга, то все же с течением времени в нем все больше места стал занимать оригинальный жанр импрессионистического и отчасти идиллического bozzetto (эскиз, набросок), превосходные образцы
Во время «двадцатилетия» Альваро на принадлежал к числу политически активных антифашистов, но морально всегда стоял на антифашистских позициях, и его выслали в глухую провинцию Аспромонте. С ним произошла интересная история: в 1930 году вышла его повесть «Люди из Аспромонте» (она у нас переведена) и Муссолини в разговоре с бразильским послом на дипломатическом приеме похвалил повесть. Положение Альваро мгновенно изменилось: вспоминая обо всем этом, он писал, что в то время мог сделать головокружительную карьеру. Муссолини несколько раз выражал желание встретиться с ним, но Альваро не поехал в Рим, отказался принять tessera — членский билет фашистской партии, и остался в Аспромонте. Много лет спустя, в 1954 году, в одном радиоинтервью он попытался определить свои позиции в жизни и в искусстве. Он сказал: «Каждый настоящий писатель имеет свою формулу жизни, морали, норм поведения, которую он может предложить. Иными словами, каждый писатель, маленький или большой, — это реформатор». Коррадо Альваро — писатель того поколения, которое пришло в литературу уже после первой мировой войны; но и его старшие собратья по перу в годы фашизма создавали произведения, отнюдь не отвечавшие требованиям, предъявляемым к литературе правящей партией. В этом смысле интересен пример Альдо Палаццески. Начав свой путь в лагере футуристов, он уже в 1914 году порвал с прежними друзьями, а вскоре выпустил резко антивоенную книгу. В тридцатых годах Палаццески пришел к реалистическому письму и написал три сборника сатирических новелл и роман «Сестры Матерасси», в которых нанес серьезный удар мнимо-благопристойному, мнимодобродетельному, а в сущности затхло-мещанскому обществу, породившему на свет и допустившему к власти фашизм.
В 1926 году во Флоренции стал выходить крошечным тиражом журнал «Солярия». Объединившиеся вокруг него молодые люди не были единомышленниками ни в вопросах политики, ни в вопросах эстетики, но это была антифашистская группа. «Солярия» выпустила книгу стихотворений Чезаре Павезе «Работать тяжко» в то время, когда автор, арестованный в 1935 году как антифашист и высланный на три года, жил под надзором полиции в маленьком местечке в Калабрии. Павезе, представленный в нашем сборнике, был одним из талантливейших писателей своего поколения. Книга «Работать тяжко», по свидетельству современников, сыграла большую роль в формировании антифашистских взглядов молодежи. Творческий путь Павезе был сложным, он не укладывается в однозначную формулу. У Павезе бывали периоды мучительных поисков и сомнений, бывали взлеты и падения. Он был человеком тонко чувствовавшим, человеком с обнаженными нервами. Новеллы, включенные в наш сборник, очень показательны, в них переплетаются чрезвычайно характерные для Павезе мотивы: одиночество, отчужденность, жажда разбить перегородки, отделяющие людей друг от друга, глубокая печаль. Иногда Павезе приоткрывает социальные причины разобщения людей («Друзья»), иногда представляет его извечным проклятием, тяготеющим над всей нашей жизнью («Свадебное путешествие»); иногда же оно является следствием все той же моральной пустоты, к которой были так чутки лучшие писатели-реалисты во времена фашизма.
Павезе — поистине сложный писатель: наряду с такими вот камерными, построенными на полутонах новеллами он написал переведенный у нас роман «Товарищ», прочно вошедший в литературу Сопротивления. Убежденным антифашистом Павезе был начиная с юности, в 1943 году вступил в коммунистическую партию, работал над романом «Подпольщики». Одно время Чезаре Павезе был настоящим кумиром левой итальянской интеллигенции. В нем соединялись большой талант, уверенный вкус (он многое делал для ознакомления итальянской публики с лучшими произведениями современной американской литературы), качества тонкого стилиста и, если можно в данном случае так сказать, абсолютный слух: органическое отвращение к штампу, к приблизительности, к риторике. Времена и вкусы меняются, но самоубийство Павезе в 1950 году было тяжелым ударом для демократической послевоенной культуры, а творчество его по праву вошло в золотой фонд итальянской литературы нашего века.
В том же журнале «Солярия», который поддерживал ссыльного Павезе, еще раньше, в 1931 году, печатались первые рассказы Элио Витторини, вошедшие впоследствии в сборник «Мелкая буржуазия»; один из этих рассказов вы прочтете здесь (больше писатель не возвращался к жанру новеллы). Четверть века спустя, в своих воспоминаниях, Витторини писал: «Я был «соляриано», а в то время это означало в литературных кругах: антифашист, европеист, универсалист, антитрадиционалист». О Витторини я хочу и должна рассказать подробнее, потому что он был одним из самых интересных и благородных деятелей левой итальянской культуры нашего времени.