Итальянские каникулы. Чао лето!
Шрифт:
Я откинула голову на подголовник, опустила плечи – хотела почувствовать вес своей головы. Не вышло. Положила голову на согнутую в локте руку – вот так получше, голова тяжелая, но не слишком, надеюсь, между Эйнштейном и Менделеевым, снова откинулась – до Тургенева мне, конечно, далеко, но и так сойдет.
– Дим, ты думаешь, как там?
– А что думать. Как будет, так и есть.
– Ты же к чужим людям едешь, они тебя кормить будут. Может даже невкусно.
– Не может быть, я все люблю. А чужие, это сначала. Главное – молчать, – и он растянул такую лыбу, что я свою еле сдержала, а потом завязал ее на узелком на губах.
– По-другому
Ну и кто из нас умнее? Он и без всех моих подсказок всю кухню знает. Может ему кто рассказал уже? Может даже что-то такое, чего я не знаю? Димка вгрызся в остатки самолетного сэндвича. Я упаковала свой в пакетик и сложила в карман рюкзака. Мы были так далеко от дома, от понятных завтрако-обедо-ужинов и перекусов, что мне вдруг стало слезно. Сейчас точно потекут, поняла я.
– В чем твоя суперсила, Мить? – спросила я, чтобы не думать о своей суперслабости.
– В убыбке, – ответил Митька с набитым ртом и продемонстрировал ее. – Как тебе такое, ик?
Кусочек салата застрял между передними зубами, я скривилась в ответ.
– Тренируйся на котах, – отмахнулась я и достала из рюкзака газетную вырезку.
Это мой гороскоп, и в нем все – правда. Но я все равно собираюсь проверить некоторые неясности на практике. Например, что я:
подвержена бессоннице,
должна часто бывать на свежем воздухе и принимать воздушные и солнечные ванны,
чаще, чем другие знаки Зодиака, попадаю в неприятности,
стремлюсь располагать собой,
чувствительна и непостоянна,
находчива и изобретательна,
склонна к обману.
– Мить, ты в Италию зачем едешь? – спросила я, чтобы не зацикливаться на последнем пункте.
– Оливок поесть. Они ведь там настоящие, как папкин камуфляжный костюм для охоты. Смотри земля!
Я посмотрела в иллюминатор. Под нами было полосато.
– А я на море хочу. Знаешь, я в книжке прочитала, что
«главное – это всегда море. Потому что всегда, когда оно есть, оно главное» 2 .
– Аа, – протянул Митька, – море это правильно. А я – поесть.
Тут включилось световое табло с зачеркнутой сигаретой и стюардесса забубнила каким-то неживым, механическим голосом свои правила безопасности. По проходу туда-сюда забегали дети. Мы с Митькой, как по команде, сели ровно, закинули откидные столики, пристегнулись и уставились на кресла впереди нас. Самолет тряхнуло.
2
Строки из повести Артема Ляховича «Тыры-пыры-дрымс».
– Сейчас мы все умрем, – загробным голосом произнес Митька, – хорошо, что я поел.
Часть вторая
Итальянская
Самая длинная
И даже когда ты сам уже
твои воспоминания будут витать в воздухе,
растворяться в дожде, просачиваться в почву…
Они будут существовать в самых разных местах,
и, может быть,
часть из них найдет путь к сердцу другого человека…
Кадзуми Юмото.
То же день,
только там
В аэропорту все желто-синее и гудящее. «I сердечко Forli» – огромные буквы и сердце прямо посреди аэропортного холла. Мы с Митькой идем за толпой, только и успевая ловить очередные команды переводчиц: сюда-направо-стойте-ждите-пошли-берем-выходим. Держусь митькиного плеча, он, наверное, держится меня, потому что думает, что я все здесь знаю, раз не в первый раз. Ошибается. Но я ловко притворяюсь.
– Сейчас на автобусе поедем, – уверяю я его, хотя сама вообще не знаю, где мы и что дальше.
Мы выходим из аэропорта и, точно, на парковке для грузовиков уже стоит корабль на колесах. Большими буквами на борту написано «Gentilezza» 3 .
– Знаток, – лыбится Митька и подмигивает мне.
Я горжусь собой, но только пока переводчица Ирина не окликает нас по фамилиям.
– А вы сюда, – она машет рукой обратно к дверям аэропорта.
3
Добросердечность (итал.).
Смотрю на удаляющихся детей, с которыми мы только что делили самолет. Попутного солнца вам, думаю я и машу тем, кто не едет с нами. Но никто не оборачивается. В ответ машет только водитель, стоящий возле открытых багажников. Понятное дело, ему-то сегодня не придется впечатление производить и устраиваться «как дома» у чужих людей.
– Ждем бусик, – объясняет Ирина. – И еще парочку наших.
Хорошо, что я с Митькой. Но он даже не девочка, нечего и мечтать, что нас поселят вместе. Мы смирно молчим. Хотя на его месте, я бы спросила, что да как, он-то уж точно из тех, кого пристроили. Но он нем. Бусик беззвучно подъезжает откуда-то справа. Он похож на катафалк, стекла тонированные, водитель одет не по погоде – в черное. Он тянет за ручку двери и она с грохотом отъезжает в сторону. Ирина подталкивает нас вперед. Митька проснись!
– Извините, а куда мы? – не выдерживаю я, толкая сумку по проходу в конец салона.
– Сеньор отвезет вас к вашим хозяевам.
– Как? – Митька наконец очнулся.
Садимся на самые дальние сидения. Забыла его предупредить про хозяев, но начинать это долгий и колючий разговор, где я с безмятежностью бывалого отвечаю на вопросы, а Митька с выпученными глазами задает их – нет, не хочу. Поэтому сразу перехожу к выводу:
– Не хозяева они никакие, обычные люди.