Итальянские каникулы
Шрифт:
Края тента захлопали на ветру. Изабел встала и взяла его руку. Вместе они пошли к лоджии. «Рваные» концы ее огненной юбки переливались искрами у колен. Изабел откинула голову, и светлые локоны разлетелись. Андреа, закуривая сигарету, пожирал глазами ее груди. А она… она вот так, просто, вырвала сигарету у него изо рта и сунула в свой!
Рен подскочил так резко, что свалил стул, и прежде чем она успела впервые в жизни затянуться, двумя шагами перекрыл разделявшее их расстояние.
— Какого черта ты тут вытворяешь?!
Она преспокойно
— Развлекаюсь, не видишь?
Рен бросил на Андреа взгляд, который приберегал весь этот день специально для него.
— Я верну ее тебе через несколько минут, приятель. Она не сопротивлялась, когда он утащил ее прочь.
Прикосновение к ее коже обжигало пальцы. Не обрашая внимания на веселые взгляды окружающих, Рен толкнул Изабел под ближайшую статую.
— Ты, похоже, спятила?
— Иди к черту, неудачник! — презрительно бросила она, обдавая его очередным облаком дыма. Ему ужасно захотелось вымыть ее рот с мылом, да вот беда: именно он виноват в том, что она стала такой. Отчаянно желая поцелуями унять ее гнев, он напыжился, как последний осел.
— Я надеялся, что мы сможем поговорить, но ты, очевидно, не в настроении быть хоть немного рассудительнее.
— А вот тут ты прав. Поэтому прочь с дороги!
Он никогда не защищался, но теперь приходилось.
— Изабел, у нас ничего не выйдет. Слишком мы разные.
— Святая и грешник, так?
— Просто ты чересчур многого ожидаешь. И все время забываешь, что я тот самый парень, который вытатуировал на лбу: «Потерян для общества». — Рен сжал кулаки. — Когда я был в Риме, ко мне привязался репортер. До него дошли слухи о нас. Я все отрицал.
— Хочешь заработать значок бойскаута?
— Если пресса пронюхает о том, что было между нами, ты потеряешь доверие даже тех немногих последователей, которые еще остались. Неужели не понимаешь? Все это невероятно сложно.
— Я понимаю только, что меня от тебя тошнит. Понимаю, что дала тебе нечто важное, а ты отвернулся. Не захотел взять. И понимаю, что больше не хочу тебя видеть.
Она швырнула сигарету к его ногам и ушла. Платье вилось вокруг ног, пылая яростным огнем.
Рен несколько минут не двигался, пытаясь обрести душевное равновесие. Он должен поговорить с кем-то разумным. Получить совет!
Но один взгляд на лоджию подсказал, что самый мудрый советник, которого он знал в своей жизни, обжимается в танце с итальянским доктором.
Ветер рванул шелковую рубаху, и ощущение потери едва не бросило его на колени. И тогда настала его очередь понять, что он любит эту женщину всем сердцем и, уйдя от нее, совершил величайшую в жизни ошибку.
И что такого, если она чересчур хороша для него? Женщины сильнее он не встречал. Такая запросто приручит самого Дьявола. И если пожелает, рано или поздно справится и с ним. Приведет в нужную форму. Черт, да, он ее недостоин, но это означает только, что придется из кожи вон лезть, лишь бы не дать ей это сообразить.
Правда, Изабел разбирается в людях.
От этой мысли у него даже голова закружилась. Свобода, которую могло принести новое видение собственной натуры, открывала слишком много возможностей, чтобы думать об этом прямо сейчас. Сначала нужно попытаться поговорить с Изабел, рассказать обо всем. А его мучило неприятное предчувствие неудачи. Она наверняка не собирается так просто сдаваться.
До сегодняшнего дня он был убежден, что Изабел обладает безграничной способностью к прощению, но сейчас эта уверенность поколебалась. Он вновь всмотрелся в танцующую Изабел. Сегодня было в ней что-то такое новое, иное, странное. Не имевшее отношения к стриженым волосам, платью и даже гневу. Что-то…
Его взгляд остановился на ее обнаженной руке, и паника, которую он так долго сдерживал, нанесла наконец сокрушительный удар. Браслет! Где ее браслет?
Его рот пересох, как пустыня. Потому что все случившиеся с ней метаморфозы неожиданно получили объяснение.
Изабел перестала дышать.
Руки Изабел сами собой сжимались в кулаки, а воздух почему-то никак не хотел попадать в легкие. Отступив от Андреа, она, спотыкаясь и налетая на танцующих, пробралась к краю лоджии. Лица вокруг нее сияли счастьем, но, вместо того чтобы успокоить ее, всеобщая радость лишь подлила масла в огонь.
Мимо пробежала шумная стайка детей. Андреа направлялся к ней, явно пытаясь узнать, что случилось. Но Изабел отвернулась и исчезла в саду. Оторванная ветром ставня билась о стену дома, провожая ее надсадными хлопками.
Гнев пожирал ее, но на этот раз он был направлен на нее саму. Оранжевое платье жгло кожу кислотой. Ей хотелось сорвать его, стереть с лица косметику, прилизать волосы. Вновь обрести прежнее спокойствие, самообладание, уверенность в правильном течении жизни — словом, все, что было так безжалостно отнято у нее три ночи назад, когда она читала те письма и молилась у огня.
Тент захлопал, как парус в бурю. Дети завизжали и наперегонки помчались к столбикам, на которых он держался. Кто-то прошмыгнул мимо стола, на котором стояла статуя. Изабел уставилась на нее, одинокую женскую фигуру, несущую в себе силу жизни.
ОТДАЙСЯ…
Слово ударило, как пощечина, как оскорбление. Не тихий шепот внутреннего голоса после молитв у огня той ночью, шепот, которого она так и не смогла разобрать. А это крик. Отчаянный крик.
ОТДАЙСЯ…
Изабел все смотрела на статую. Она не хотела ничему отдаваться. Не хотела никуда вступать. Ни на какой колеблющийся мост. Она хотела уничтожить свою старую жизнь, свое старое «я». Но слишком боялась того, что лежало по другую сторону.
ОТДАЙСЯ…
Сейчас она узнает все. Голос скажет правду.