Итальянские новеллы (1860–1914)
Шрифт:
Перед нами простирался обширный участок невозделанной и голой земли, там и сям испещренный лужами и большими пятнами болот; за этим участком, вдали, блестела полоса лагуны, а за лагуной виднелась Венеция. Она явилась нам как бы в легкой голубоватой дымке, которая придавала ей особую таинственную нежность. Налево поднимался знаменитый огромный и стройный мост, направо, вдалеке, — форт Сан-Джорджо, а за ним еще много других фортов, рассыпанных по лагунам как едва заметные черные точки. Это было волшебное зрелище. Местность вокруг нас была безлюдна, дул ветерок, так что окрестные деревья громко шумели, и это был единственный звук, который нарушал тишину.
— Эй, друзья! — закричал один из моих товарищей, весельчак, чуточку слишком большой приятель бутылки и кутежей, но во всем остальном прекрасный парень. — Мы здесь не для того, чтобы разводить сантименты. Кто хочет выпить стаканчик?
Одни закричали «да!», другие кивнули головой, Карлуччо побежал к гостинице, а мы уселись на краю плотины, лицом к Венеции.
— Вот утешитель всех скорбящих! — воскликнул мой товарищ, указывая на вино, которое нес нам Карлуччо. — Берите бутылки, поднимайте стаканы!
Известно, что мы, военные, когда находимся в походе, пьем не по капле, а залпом. Поэтому не удивительно, что спустя несколько минут кое-кому уже захотелось петь.
— Послушай-ка ты, падуанец, спой нам хорошенькую баркароллу. Ведь ты их знаешь столько, что с утра до вечера терзаешь наши уши, хотим мы тебя слушать или нет.
Все подхватили:
— Да, да, спой нам баркароллу.
— Вот кого просите, — ответил падуанец, указывая пальцем на своего соседа, который был немного поэтом и пел тенором. — Пусть он сымпровизирует песню, это по его части.
Все хором поддержали товарища:
— Давай песню, синьор поэт, давай музыку и слова, а не то — убирайся!
Мне кажется, что у моего друга уже было готово прекрасное стихотворение, ибо он согласился подозрительно быстро и притом с явной радостью; впрочем, в свободное время он сочинял заурядные, в полном смысле слова лагерные стихи, то есть произведения весьма низкого разбора.
— Мне нужна бы гитара…
— Гитара? Вот хорошенькое дело! Разве ты не знаешь, что здесь гитары так на земле и валяются!
— Подождите, подождите! — закричал еще кто-то и бегом понесся к гостинице. Через несколько минут он вернулся с гитарой в руке, твердя: — Ну, как не найти гитары здесь, в нескольких милях от города гондол и влюбленных?
Наш поэт (простите за столь громкое слово) взял гитару и стал в позу. Все столпились кругом и выжидательно молчали.
— Слушайте. Сначала я прочитаю вам стихи: куплеты и припев; потом я спою куплет, а припев пропоете вы сами.
— Будет сделано, — ответил один за всех. — Шагом марш! Начинай!
Поэт начал:
Венеция родная, Бессмертный город славы, Тебя я воспеваю, Но горе жжет мне грудь — Австрийские заставы К тебе закрыли путь.— Постой! Постой! — шумно прервал его тот самый чудак, который первый предложил выпить. — Это еще что за нытье? Хватит с нас меланхолии, нам нужно что-нибудь веселое, нам нужна настоящая баркаролла. А эти «бессмертный», «горе жжет грудь» и прочее, ну к чему это нам, мой милый пиит? Сознайся, сколько тебе платят музы за то, что ты разводишь сантименты?
Все, кто ставил внешний блеск выше долга, горяча поддержали его.
— Что за охота, — возразил я, — вечно паясничать? А нам, собственно говоря, вовсе и не к лицу шутить,
Все «сентиментальные» согласились со мной, поклонники выпивки настаивали на своем, поэт твердо держался раз занятых им позиций, и общество разделилось надвое: одни отошли на несколько шагов, с наслаждением закурили сигары и продолжали пить; другие вернулись к прерванному пению.
— Мы тоже будем подпевать, синьоры плаксивые поэты! — закричал один из пьющих, поднимая стакан; все остальные засмеялись.
— Ну что же, подпевайте, — ответили мы.
Поэт (простите за громкое слово) повторил:
Австрийские заставы К тебе закрыли путь.Хор подхватил:
Бессмертный город славы, Печаль нам гложет грудь.А поклонники Бахуса возразили:
Размер у вас корявый, А тенор — просто жуть!И громко захохотали.
Голос Карлуччо, вибрирующий и звонкий, отчетливо выделялся среди других.
Пение продолжалось:
Ты в мире всех чудесней, Тебя увидеть — счастье, Залиться б громкой песней, Но больно… не вздохнуть, И стон несчастной страсти Мне разрывает грудь.Хор подхватил:
Тебя увидеть — счастье, Но боль терзает грудь.А любители вина:
А нам на все напасти Желательно чихнуть!И снова они громко чокнулись и шумно расхохотались.
Солнце зашло, и ветерок стал прохладным.
Из-под пяты австрийской Ты жаждешь к нам возврата, Но шпагой италийской Тебя нам не вернуть, Прогонят супостата Наймиты чьи-нибудь [75] .Хор:
О, как в часы заката Терзает это грудь.75
Намек на то, что Италия, слишком слабая, чтобы своими силами завершить дело национального объединения, была вынуждена прибегать к своекорыстной помощи европейских держав для возвращения своих исконных земель. Так, Ломбардия была возвращена ей в результате франко-австрийской войны 1859 года, Венеция — в результате австро-прусской войны 1866 года.