Итальянский след
Шрифт:
– Могу, – твердо сказал Худолей. – Потому что обладаю такими же способностями.
– Это великое дело, – серьезно произнес Пафнутьев.
– Хочешь с кем-то выпить?
– С Величковским. Ты сказал, что Элеонора вроде бы видела убитую женщину в собственном дворе? Так? И якобы она была с Величковским?
– Она этого не утверждала, Паша. Это были ее смутные, ничем не подкрепленные видения. Может, сон или забытье…
Пафнутьев потянулся было к телефону, но, видимо, вспомнив, что Шаланды на месте нет, снова повернулся к Худолею.
– Эти ее смутные, как ты говоришь, видения находят
– Может, он и убийца?
– Убийцы обычно не раздают визитки направо и налево. Опять же не увлекаются кладкой кафеля, это достаточно тяжелая работа. Хотя бывают и исключения. Но, с другой стороны, мы только исключениями и занимаемся.
– Звони, Паша, звони.
– Кому? Шаланде?
– Величковскому.
– Хорошо, – Пафнутьев придвинул к себе визитку с гербом, составленным из малярных кистей, мастерка, обыкновенной фомки и, не колеблясь, набрал длинный номер мобильного телефона. Худолей понял, что весь предыдущий треп был всего лишь подготовкой к этому звонку, проговором основных зацепок. Расслабленность Пафнутьева на самом деле оказалась сосредоточенностью. Даже попытка созвониться с Шаландой тоже шла от нерешительности сделать главный звонок – Величковскому. Пафнутьев и сам не знал – готов ли он к этому разговору, все ли предусмотрено, но наступил момент, когда он сказал себе – пора. Не потому, что действительно подготовился и все предусмотрел, просто откуда-то из организма поступил сигнал, что, начиная вот с этого момента, он может разговаривать легко и свободно с кем угодно – будь то английская королева, президент нефтяной компании или плиточник Дима.
Пафнутьев некоторое время вслушивался в длинные звонки, пытаясь определить – зацепило ли, состоялась ли связь или же наглый бабий голос на английском что-то сейчас провякает в трубку. Не разбирая ни слова, он тем не менее понимал значение вяканья – абонент недоступен или телефон выключен. Почему об этом надо сообщать именно на английском, а не на китайском или на языке племени дулу-дулу, никто не знал. Видимо, по замыслу владельцев этой сети английский был гораздо более достойным языком, нежели русский.
– Зацепилось, – сказал Пафнутьев замершему от напряжения Худолею. – Пошли гудки. Алло! – сказал Пафнутьев, и голос его в доли секунды преобразился до неузнаваемости: стал нагловатым, несколько бесцеремонным и даже вроде чем-то недовольным. Что делать – такова была манера, сложившаяся в России в начале третьего тысячелетия. Именно таким голосом нужно было вести переговоры с электриками, плиточниками, сантехниками, со всеми, кто тебе был нужен позарез, без кого ты не мог обойтись, потому что у тебя искрило электричество, кухню заливал кипяток из сорванного крана, в собственном туалете на голову летели отваливающиеся кафельные плиты. Но показать свою зависимость – значило навсегда попасть в немилость к этим мастерам. Слабость клиента они чувствовали с полуслова и тут же удваивали стоимость своих услуг. И было еще одно обстоятельство – нагловатость была признаком того, что звонит свой человек, которому
– Слушаю! – услышал Пафнутьев в трубке голос хрипловатый, как бы чуть надтреснутый, но веселый, даже какой-то подъем чувствовался в этом единственном слове.
– Величковского ищу! – сказал Пафнутьев уже чуть иначе, с легким куражом, за которым при желании можно услышать доброжелательство, готовность сторговаться, а если все сложится хорошо, то и бутылку водки распить под разговор доверительный и необязательный.
– Уже нашли.
– Дмитрий Витальевич?
– Он самый.
– Мне дали ваш телефон, сказали, что можно поговорить насчет плитки, я не ошибся?
– Кто дал телефон?
– В домоуправлении, на Садовой.
– А, Эля?
– Она самая, – сказал Пафнутьев, скорчил гримасу удивления и озадаченности. Из рассказа Худолея эта самая Эля представала существом, которого вряд ли можно было назвать столь ласково.
– А что у вас? Какая работа?
– Трехкомнатная квартира, кафель, пол, неплохо бы стенку снести из кухни в соседнюю комнату…
– Понятно! – почему-то радостно ответил Величковский. – Сейчас все так делают. Если, конечно, позволяет количество комнат. Если жильцов немного, то отличную можно сделать кухню – два окна, большой стол, заодно и ванная увеличивается, стиральная машина поместится… Надо смотреть.
Пафнутьев, сам того не желая, невольно рассказал Величковскому о давней мечте Вики – переоборудовать квартиру, как это сделали едва ли не все в их подъезде.
– Повидаться бы, – сказал Пафнутьев уже доверительно, уже как своему человеку, который не осмелится вот так легко и просто завысить цену в несколько раз.
– Нет проблем, – ответил Величковский. Его веселость почему-то больше всего настораживала Пафнутьева, он даже делал над собой усилия, убеждая, что разговаривает именно с тем человеком, который ему нужен и который так кроваво засветился в юшковской квартире. Не мог он разговаривать так легко, он просто обязан быть настороженным, опасливым, но уж никак не игривым. – Завтра годится?
– А сегодня? – спросил Пафнутьев.
– Сегодня я заканчиваю ремонт в квартире… Если хотите, подходите, но тут сейчас пыльно, неубрано.
– Стерплю. Дело в том, что я должен уехать… Если у нас все сложится, то сложится. Нет – так нет.
– Вы где сейчас? – Вопрос был вполне естественный, но для Пафнутьева он прозвучал неожиданно.
– Недалеко от универмага.
– Подходите, это рядом. Улица Подгорного, семнадцать, квартира тридцать первая. Запомнили?
– Подгорного семнадцать – тридцать один.
– Вот здесь я и ковыряюсь. Буду здесь допоздна, так что подгребайте.
– Заметано, – озадаченно проговорил Пафнутьев и медленно положил трубку.
– Ну что? – вскинулся Худолей и даже вскочил со своего стула. – Договорились?
– Он согласен снести стенку между кухней и маленькой комнатой. Помнишь, у меня в квартире эта комнатка, в общем-то, не используется, Вика там что-то вроде склада устроила… А если снести стенку, а коридор присоединить к ванной, то получится вполне…
– Паша! – закричал Худолей. – Прекрати! И отвечай на вопрос.