Итальянское каприччио, или Странности любви
Шрифт:
Теперь каждую свободную минуту Аня читала, все больше увлекаясь. Ее мысли пробудились, а на этом пути нет движения вспять.
Девочки возвращались из школы втроем — Наташка, как уже повелось, шла немного в стороне со своим лопоухим поклонником. Лена и Аня постояли немного с Делей, потом, распрощавшись, поднялись на четвертый этаж пешком и тут заметили свернутую трубочкой бумажку, подсунутую под ручку двери квартиры Хотьковых.
— Ань, смотри, кто-то тебе послание оставил, — первая заметила Лена.
— Прямо-таки свиток из папируса, —
— Точно, папирус. Ну читай же скорее, а то лопну от любопытства — вдруг тут объяснение в любви? — затараторила Лена.
Аня развернула записку. Там была странная фраза: «Аня! Поднимись к нам. О.Н.»
От внезапного и необъяснимого испуга у девочки сжалось сердце. Она протянула записку Лене. Та прочитала и мгновенно среагировала:
— Мамин почерк. Что-то случилось… Бежим! И они помчались на пятый этаж.
Дверь открыла Ольга Николаевна.
— Аня, все в порядке, — быстро сказала она. — Звонила твоя мама, все в порядке, — повторила она, пропуская девочек в квартиру.
— Что в порядке? Я не понимаю, тетя Оля…
— Ты не волнуйся… Андрей Иванович плохо себя почувствовал, и его отвезли в больницу. С ним Алла, она звонила, что все в порядке и что вернется поздно…
Повторяющееся «все в порядке» и непривычная суетливость тети Оли насторожили Аню.
— Как это — плохо себя почувствовал? — спросила Аня.
— Ну… просто ему стало плохо…
— Мам, да объясни ты все толком! — не выдержала Лена. — И почему ты дома, не на работе?
— Тетя Оля, что, мама вызвала вас с работы? — догадалась Аня. — Значит, папе очень плохо… Он жив? — еле пролепетала она и впилась глазами в соседку.
— Что ты такое говоришь, Аня! Конечно, жив! — воскликнула Ольга Николаевна.
— В какую больницу его отвезли?
— Я не успела спросить…
Зазвонил телефон. Лена метнулась к нему первая, схватила трубку:
— Да… Тетя Алла! Да, у нас. Как дядя Андрей? — повторила, глядя на Аню. — Он молодцом? Хорошо… поцелуйте его за нас. — Она протянула трубку Ане.
— Мама, что с ним? — крикнула Аня.
Ольга Николаевна и Лена замерли в ожидании.
— Мама, я приеду… Я приеду, — настойчиво повторила Аня. — Какая больница? Где? Говори, я запомню…
Аня поразилась, увидев в больнице мать: за несколько часов она осунулась, подурнела, под глазами пролегли темные круги. Она бросилась к дочери, прижала ее к себе, заплакала.
— Что-нибудь случилось за это время? — испуганным шепотом спросила Аня.
— Нет-нет, все по-прежнему, пока стабильно… не волнуйся. Просто я сорвалась… держалась, держалась — и вот… — Она замолчала, слезы душили ее.
Острая жалость к матери наполнила сердце Ани. Она вдруг женским чутьем поняла, как любит мать отца, что он значит в ее жизни. Поняла, вернее почувствовала, как нелепы, смешны и неуместны были ее детская ревность, настороженность и страхи.
Ни слова не говоря, она крепче обняла мать и стала целовать ее мокрое от слез лицо, потом усадила на
— Все будет хорошо, все будет хорошо, мама, вот увидишь.
Отец принадлежал к поколению, которое вернулось с Отечественной войны прямо в институты, не снимая выцветших гимнастерок со следами от погон, нашивками за ранения и орденскими планками.
Демобилизовавшись, он подал в библиотечный институт. Во-первых, потому, что здесь принимали фронтовиков без экзаменов, чтобы хоть как-нибудь «разбавить» представителями мужского пола толпы девиц, ринувшихся туда после провала в других, более престижных вузах. Во-вторых, как он сам говорил, по склонности натуры был он с детства великий книгочей и считал самым гениальным изобретением человечества книгу.
Институт он окончил блестяще, однако от предложения поступить в аспирантуру отказался — перестарок! — и пошел на практическую работу.
Уже в начале пятидесятых годов заведовал небольшой библиотекой, расположенной в старинном двухэтажном особняке в тихом зеленом московском переулке.
Вскоре выяснилось, что, кроме глубоких знаний и любви к своему делу, он еще и хороший хозяин. Через несколько месяцев запущенный дореволюционный особняк чудесным образом превратился в прелестный уютный дом, который неожиданно оказался достаточно вместительным, чтобы и увеличить библиотечный фонд, и регулярно устраивать вечера встреч с писателями, артистами, учеными. Как уж отец договаривался и находил с ними общий язык, никто не знал, но приходили сюда знаменитости охотно и, что немаловажно для библиотеки, бескорыстно. Так и возник их знаменитый на всю Москву клуб «Встреча», куда потянулась студенческая молодежь. Их тут же пристроили к делу: историки раскопали «родословную» здания и его владельцев, строители помогали в его восстановлении и ремонте.
«Мои туальденоровые старушки библиотекарши воспряли духом и телом», — рассказывал отец. Оказалось, среди затрапезных дам есть молодые, привлекательные, а главное — умные женщины. Преобразившийся почти стопроцентный женский коллектив окружил своего директора заботой, вниманием и преданной любовью. Тот в свою очередь был со всеми внимателен, ровен и чуть игрив, так сказать, для увеличения адреналина в их библиотекарских жилах, что способствовало улучшению работы. А свои холостяцкие романы заводил на стороне, скрывая их от милых и любопытных биб-дам…
Из больницы отец вернулся слегка похудевший, но веселый: все время острил, рассказывал всякие истории о врачах, о своих однокамерниках, как он окрестил больных из своей палаты. Аня, хотя и навещала отца в больнице, только сейчас заметила некоторую вязкость его речи, особенно когда попадались слова со звонкими согласными.
Отец долго принимал ванну, брился, переодевался…
Вышел к торжественно накрытому столу в любимом домашнем свитере и ослепительной рубашке с повязанным под ней шейным платком.