Итерация II
Шрифт:
— Принял, жду, будем решать вопросы по мере возможностей, отбой, — завершил разговор Кастым.
— Первый, первый! Второй на связи. — Выходы заблокированы, всё тихо самолёт приближается.
— Принял, иду.
— Первый, я пятый. Посторонние у служебного входа, стучат просят войти. Какие-то они странные, одеты так, словно с 1940-х гардероб не меняли, но точно — не бомжи.
— Второй! Подойди к пятому, разберись, доложишь, кто это по ночам к нам ломится.
Везде было спокойно, на втором этаже тоже почти тишина, но живая, люди переговариваются, ругают электриков.
Он поднялся на верхний этаж и в это время зажглись фонари на улице. Шум самолёта показался странным, не похожим на современный частный, прогулочный
Кастым посмотрел на наручные часы: «двадцать минут пятого», зафиксировало сознание.
Утробно затарахтел дизель, вспыхнули окна нового гипера электроники, а на парковке к главному входу, сверкая краской и кругами винтов, заруливал старинный Дуглас.
Логинов беззлобно выругался, подозвал старшего смены, и они шагнули в лифт. Ко всем сложностям добавлялся абсолютно не предсказуемый фактор. Хотя и исчезновение города объяснить было сложно. Тревога за семью поднялась, но он привык что служба на первом месте, тыл, семья — это потом. Это ещё от деда Михаила пошло и всегда оправдывалось, ну почти всегда.
Летят
Самолёт мерно гудел двигателями. В салоне была относительная тишина. В кресле, скрючившись в неудобной позе, дремал заместитель Народного Комиссара обороны — начальник Главного Политуправления Красной Армии армейский комиссар 1-го ранга Лев Захарович Мехлис. Он очень устал. Поездка была долгая, сложная, нервная. Перелёты и переезды, постоянное общение с людьми и проблемы, проблемы. В докладах всё представлялось красивым и радужным: росла и крепла мощь Красной Армии, строились гиганты Советской индустрии, неуклонно рос выпуск продукции, жить становилось лучше и веселее.
Реальность перечёркивала многое, уж в этом-то Лев Захарович в этом убедился лично. Всё началось с лета 1938 года. Первый тревожный звонок раздался после подробностей конфликта на озере Хасан. Слишком уж много недостатков, нестыковок, упущений, всплыло при более подробном разборе этого, достаточно рядового, кратковременного события. Командование Дальневосточного округа не спешило идти на помощь пограничникам, приказы и распоряжения отдавались не своевременно, реакция на действия японских войск — опаздывала. Всё это вело к неоправданным жертвам, неразберихе и сумятице в советских войсках. Японцы в свою очередь, были уверены в своей быстрой победе, в разгроме Красной Армии и, фактически, повторении событий Русско-Японской войны. Обе стороны понимали, что одним столкновением дело не ограничится и провокации, прощупывание советской обороны, обязательно продолжатся.
Лето прошло в коротких стычках, обменах дипломатическими нотами, а в конце июля — полыхнуло… Мехлис прибыл в район боевых действий уже первого августа. Командующий Дальневосточным фронтом маршал СССР В.К. Блюхер — только на следующий день. По итогам изучения обстановки третьего августа, анализа докладов и общения с командующим, Мехлис доложил в Москву, что Блюхер не способен выполнять обязанности командующего. Командующим войсками был назначен Г.М. Штерн. Выяснилось, что почти все предыдущие доклады были фикцией, изрядно лакировавшими действительность: боевая подготовка в войсках практически не проводилась, техника не обслуживалась, множество вакантных должностей, даже в подразделениях, на уровнях ротного звена, Блюхер с лёгкостью отстранял командиров разных уровней, никого не назначая взамен, из-за чего ощущался недостаток командного состава, моральное состояние красноармейцев оставляло желать лучшего. Многие проблемы пришлось решать Мехлису, второпях, на ходу, в условиях недостатка времени.
Уже одиннадцатого бои были прекращены, между СССР и Японией заключено перемирие, граница установлена по реке Туманной. Обе стороны заявили о своей победе. Конфликт был притушен, а для Мехлиса начались сложные дни: разобраться в причинах низкой боеготовности, навести порядок, наказать, тех, кого посчитали виновными. Лев Захарович
На фоне успехов и достижений, факты бесхозяйственности и безответственности, не были чем-то из ряда вон выходящим. Командиры дивизий и полков, директора заводов — гигантов разводили руками, всем своим видом показывая «а что такого? У всех так, а то и хуже». Керосина в костёр подливали беседы с младшими командирами, красноармейцами и рабочими. Из их рассказов картина вырисовывалась и вовсе удручающая.
Мехлис ругал и снимал проштрафившихся, отдавал под трибунал и суд, топал ногами, кричал. Он понимал, что только всколыхнул «болото». Стоило ему сесть в машину, ступить на трап самолёта, как всё вернётся на круги своя.
В кресле соседнего ряда, уставившись в одну, только ему видимую точку, сидел старший охраны начальника ГлавПУра[1], представитель РазведУпра[2] РККА интендант 2-го ранга Василий Семёнович Грязев[3]. К Мехлису его прикрепили ещё в Монголии, но он никак не мог привыкнуть к неуёмному, и неутомимому командиру. С таким «объектом» наладить хоть какую-то более- менее нормальную охрану — попросту невозможно.
Ещё четыре сотрудника охраны распределились по всему салону. Как ни странно, но все они ходили со знаками различия интендантов. Как-то Мехлис спросил у Грязева, зачем ему такая внушительная охрана и почему они выдают себя за снабженцев? Василий Семёнович ответил кратко: «Приказ». Лев Захарович не успокоился, решив проверить, насколько его спутники владеют вопросами обеспечения и в нескольких частях поставил им задачу по проверке состояния служб снабжения, оставив возле себя только Грязева. Недовольно посмотрев на комиссара, начальник охраны не стал возражать и продублировал приказ подчинённым. К удивлению Мехлиса, разведчики с задачей справились, представив доклады, составленные со знанием дела. Больше к группе охраны с вопросами и проверками, Лев Захарович не приставал, но при удобном случае использовал их знания и навыки.
В центре самолета расположились политработники из ГлавПУра, четыре батальонных и один полковой комиссар. Почти все люди проверенные, опытные, знающие. Только один батальонный комиссар вызывал у Льва Захаровича скепсис и недоверие — Полипов Петр Петрович. Нет, внешне тот выглядел образцово, произносил правильные речи, обличал нерадивых, вскрывал недостатки, готовил грамотные доклады и документы. Но, Мехлиса что-то настораживало. В дальнюю поездку Полипова он взял с собой сознательно. К новому работнику центрального аппарата надо было присмотреться, разобраться — кто такой: карьерист, шагающий по головам сослуживцев или яростный борец за Советскую власть, не желающий мирится с произволом и нарушениями командования.
Политуправление Ленинградского округа, фактически навязало Полипова, расхваливая его на все лады: дескать и биография у него самая что ни на есть боевая, и прохождение службы соответствует должности в центральном аппарате, грамотный, вежливый, обходительный, решительный, беспокоящийся за порученное дело. Не побоялся пойти на острый конфликт с командиром лучшей воинской части, рассмотрел в комбриге червоточину, своевременно просигнализировал «наверх», помог высокой комиссии разобраться.
Лев Захарович прекрасно помнил ту поездку, разбор персонального дела командира бригады, часть обвинений, выдвинутых против, действительно неплохого командира, то, как тщательно «копали» московские проверяющие, представители различных управлений и служб. Изучая пухлый итоговый акт проверки, Мехлис и сам было уверился в написанном. Но, то, что он видел своими глазами, реальная обстановка в части, полностью опровергала написанное. Чистота, образцовый порядок, высочайшая дисциплина, техника обслужена, лошади ухоженные. Как ни печально это было признавать, но в Красной Армии такие воинские части были скорее редкостью, нежели правилом.