Итоги № 29 (2012)
Шрифт:
Родители купили мне ракетку и комплект формы — беленькие тапочки за 3.20, маечку в полоску и синий трикотажный костюм за 3.60 с литерой «Д» на груди. А юбочку я себе сама сшила. Все остальное нам потом выдавали в клубе. И никаких взносов. Была система, ориентированная на воспитание чемпионов. Всех подряд не принимали, отбирали лучших, зато они занимались бесплатно. Тогда, в 60-е годы, это был очень доступный вид спорта, у него еще не было ярлыка буржуазного. Скорее он считался спортом аристократов. В СССР им занимались люди, близкие к искусству. Теплякова дружила с Александром Цфасманом, самым модным эстрадным музыкантом 50-х, боготворила Асафа Мессерера, с которым тоже поддерживала дружеские отношения. В нашу теннисную компанию входили Наташа Хачатурян —
Николай Николаевич был большим патриотом столичного тенниса. Помню, я как раз собиралась ехать на юношеский Уимблдон, а Озеров мне вдруг заявляет: «Не знаю, как насчет Англии, но на спартакиаде школьников в Ленинграде за сборную Москвы ты должна выступить обязательно». Я не возражала: у меня тогда был роман с Виктором Рубановым, впоследствии ставшим моим мужем. Витя тоже ехал в Ленинград, у нас появилась возможность побыть вместе. Мы гуляли белыми ночами, смотрели, как разводят мосты, — это было потрясающее время. Потом, когда выиграли соревнования, Николай Николаевич приехал нас поздравить с шикарными букетами цветов. Он вообще умел создавать праздник: был большой, энергичный, с поставленным голосом. Казалось бы, что такое спартакиада школьников? А я до сих пор ее помню, и все благодаря Озерову. Потом он был тамадой на нашей с Витей свадьбе в гостинице «Советская». Вел ее вместе с Александром Метревели, и Алик все возмущался, что ему не дают развернуться.
— В советские годы спорт был возможностью выезда за рубеж. Свою первую загранпоездку помните?
— Это был как раз юношеский Уимблдон в 1965 году, мне тогда только 16 лет исполнилось. Прежде всего удивляло принятое в Британии левостороннее движение. Метревели меня первое время все подкалывал: «Морозова, опять у нас с автобусом беда!» «Что такое?» — пугалась я. «Ты что, не видишь, он не в ту сторону поехал!» — говорил Алик со страшным выражением лица. Поражали сказочные домики с чистыми палисадниками, кусты роз вокруг — прямо открыточные картинки какие-то. Англия в то время была другой, нежели сейчас.
На Уимблдоне мы всегда останавливались в одном и том же отеле, самом дешевом в этом районе. И каждый раз я встречала в холле одного и того же старика. Усатый, важный, он все время сидел в кресле с высокой спинкой и как будто нас дожидался. Потом выяснилось, что это был пансион, где никому не нужные старики доживали свой век. В течение многих лет потом, приезжая на Уимблдон, я первым делом бежала смотреть, сидит ли в холле тот старик. Если он был на своем месте, вздыхала с облегчением — все в порядке, мир не перевернулся.
Не забуду свои ощущения, когда впервые оказалась в одной раздевалке с Маргарет Корт. Это была легенда мирового тенниса, совершенно недостижимая для нас. В ее присутствии я словно бы оцепенела. Аня Дмитриева, наша известная теннисистка, а сегодня спортивный комментатор, шептала мне на ухо: «Пойди и ущипни ее. Она настоящая!» Потом я играла вместе с Корт пару… Для меня, простой советской девочки, все это было словно кино. С моим собственным участием.
— Признаюсь, я всегда полагал, что советский теннис находился в серьезном загоне. С ваших слов выясняется, что даже юниоры имели возможность выезжать за границу для участия в крупных турнирах.
— Несмотря на то что теннис в то время не являлся олимпийским видом спорта, в СССР к его развитию подходили системно. В каждой из 15 союзных республик был свой национальный чемпионат, своя сборная. Был поставлен тренировочный процесс, которым руководил главный тренер. В общем, все было нацелено на достижение максимального результата. Соревнования, которые проходили по всей стране, по
— Уимблдон был самым значимым турниром вашей карьеры? Сначала вы выиграли здесь соревнования юниорок, потом выступали в финале микста вместе с Александром Метревели, наконец, играли в 1974 году решающий матч против американки Крис Эверт.
— На самом деле Уимблдон в моей жизни появился гораздо раньше, чем случилась первая поездка сюда в 1965-м. За несколько лет до этого юниорский турнир на кортах Всеанглийского лаун-теннисного клуба выиграла другая советская теннисистка — Галя Бакшеева. Выступала она тогда просто феноменально, к тому же была очень красивой девушкой. Когда Бакшеева вернулась в Москву, в столице проходил один из первых турниров с участием профессионалов из-за рубежа. Я на нем подавала мячи игрокам. И вот в перерыве между матчами в «Лужниках» состоялось чествование Гали. Как сейчас помню, она была в изумительном платье, с ярко накрашенными губами — вся такая красивая, заграничная. У меня прямо сердце замирало при мысли, что когда-нибудь, может быть, и я смогу быть, как она. Так я заболела Англией и Уимблдоном.
А матч с Эверт запомнился другим. Знаете, у каждого спортсмена есть свои приметы. Когда я перед игрой с Крис вошла в раздевалку, там стояли предназначенные для нас шикарные букеты. На Уимблдоне есть такая традиция — перед выходом на корт финалисток служащие клуба дарят им цветы. «Если достанется розовый, я выиграю», — вдруг загадала я, сама не знаю почему. Увы, мне вручили другой букет, а победа вместе с розовыми цветами ушла к Эверт. Впрочем, я не в претензии. Американка была объективно сильнее меня.
С приметами связана и еще одна история, относящаяся к тому турниру. Перед началом розыгрыша ко мне подошел известный теннисный дизайнер Тед Тинлинг и предложил сшить комплект платьев. Это было очень лестное предложение, Тинлинг работал только с суперзвездами. Считалось, если тебя одевает Тед, в теннисе ты себя уже реализовала. Каждую свою модель кутюрье украшал определенным цветком, индивидуальным для каждой спортсменки. Поинтересовался он и моими преференциями, а я с ходу смогла вспомнить только английское название гвоздики. Так этот цветок стал моим фирменным теннисным знаком: Тинлинг вышивал ее на всех блузках, предназначенных для меня.
К Уимблдону он мне приготовил целый комплект платьев. Модель была одна, а цвета на каждый матч разные — белое, голубое, желтое, розовое. Я же как выиграла первую встречу, так из суеверия это платье и не меняла. После второй или третьей игры обеспокоенный Тинлинг подошел ко мне, спрашивает: «Оля, что случилось с нарядами?» И очень долго не мог взять в толк мои объяснения. В свое оправдание могу сказать, что фартовое платье после каждого матча честно стирала. Хотя суеверность зачастую мешает спортсменам делать даже это. Скажем, Николай Озеров после успешной игры свою форму никогда не стирал. Можете себе представить, как он обычно пах к концу турнира (смеется).