Итоги № 3 (2014)
Шрифт:
— Кирилл Игоревич, правда ли, что Михаил Кутузов был решительно против Заграничного похода?
— Про Кутузова можно говорить и писать что угодно, кроме того, что у него-де не было дара предвидения. Он предполагал трагичность того глобального проекта и умолял царя не предпринимать поход. Главнокомандующий понимал, что наши сражения в Европе отвечают интересам не столько России, сколько Пруссии, Австрии и прежде всего Англии.
— Отчасти поэтому и появился слух, будто Кутузов был «тайным поклонником Наполеона»?
— Михаил Илларионович и в самом деле высоко ценил Наполеона как полководца и политика. Кутузов совершенно не терпел, когда при нем дурно и пренебрежительно отзывались о Бонапарте, и своим офицерам запрещал это делать. Впрочем, на взаимность фельдмаршалу рассчитывать не приходилось: Наполеон с его южным темпераментом предельно резко отзывался
— Однако Отечественная война, безусловно, закончилась, и Россия вышла из нее победительницей.
— Но какой ценой! Смотрю докладную записку, поданную Кутузовым императору в начале декабря 1812 года. Фельдмаршал пишет, что Главная армия, вышедшая в октябре из Тарутинского лагеря в составе 102 254 человек, всего через два месяца насчитывала только 42 000 солдат и офицеров. 12 000 были убиты, а 48 000 человек оказались в госпиталях и лазаретах — с ранениями, обморожениями, отравлениями... Многие полки были укомплектованы только на треть. Интендантство воровало, из-за чего в подразделениях не хватало зимнего обмундирования. Было и дезертирство. Чего же тогда удивляться, что у Березины наши упустили Наполеона! Неразумно рассуждать, кто в этом виноват: Кутузов, Чичагов, Витгенштейн, Чаплиц?.. На самом деле «виноват» непосредственно Наполеон, его полководческий гений. Все остальное — разборки для мемуаров. При Березине в ноябре 1812 года Великая армия продолжала действовать и еще сохранялась как воинский контингент. Березина опровергает легенду, что войска Наполеона, выйдя из Москвы по дороге на Смоленск, перестали существовать. Это очень важно для понимания ключевого аспекта января 1813 года. Когда начался заграничный поход, российские регулярные вооруженные силы насчитывали около 120 тысяч штыков и сабель. Армия Наполеона, дополненная рекрутами и национальными гвардейцами, — до 130—150 тысяч штыков и сабель. Фактически же силы были примерно равны. Однако надо учесть: войну против Бонапарта в Центральной Европе вела тогда только Россия. Одна.
— Иными словами, глобальный исход войны в те дни был еще непредсказуем?
— В 1813 году были два момента, которые определили не просто исход кампании, а политическую карту будущего мира. Это март и август 13-го. Март — это абсолютное политическое торжество России. Тот самый триумф, о котором у нас принято трубить. После успешных боев в Польше и в Восточной Пруссии Александр I фактически встал во главе шестой антинаполеоновской коалиции, возглавил союзные войска и повел их на Париж. После перехода в марте Пруссии на сторону России возник союз России, Великобритании, Пруссии и Швеции. Но в военной кампании ничего еще не было решено: на чаше весов истории оставалась одна, но тяжелая гиря — Австрийская империя. Она вяло и неохотно продолжала на стороне Наполеона военные действия против союзников. Парадокс в том, что в наполеоновскую эпоху австрийская армия — это череда сплошных поражений. Австрийцы начиная с 1809 года демонстрировали полную покорность Наполеону. Их корпус — около 30 тысяч — под командованием Карла Шварценберга участвовал в русской кампании Бонапарта. Надо сказать, австрийский контингент действовал весьма успешно против войск генерала Александра Тормасова. Другое дело, что Наполеон и не тянул австрийцев в глубь России. Они действовали на вспомогательных направлениях. И в решающие месяцы 1813 года — с марта по август — все зависело от того, на чьей стороне окажется Австрийская империя. Ей вовсе не нужна была победа на полях сражений. В истории нередко бывает так, что страна, которую все время громили, в конце концов решает судьбы мира. Князь Клемент фон Меттерних, руководивший австрийской политикой, стал
— А как же Александр? После смерти 28 апреля Михаила Кутузова царь стал полным хозяином положения: никто из русских военачальников и слова возразить ему не смел.
— Не Александр I, а князь Меттерних решал, кто станет победителем в грандиозной военной кампании. У Александра же была своя позиция — не удивляйтесь! — вполне бонапартистская. Кампании 1812 года предшествовал Тильзитский мирный договор, заключенный между Россией и Францией в 1807 году. Пять лет «тильзитской Европы», расчерченной по планам двух императоров, в которой Наполеон был единоличным лидером. Приняв бонапартистские идеи раздела континента, русский царь почувствовал, что Наполеон мешает ему. Так часто получалось в истории: второе лицо, следующее за создателем идеологии, потом обязательно этого идеолога и уничтожало... Желанием Александра устранить Наполеона и объясняется вся парадигма кампании 1813 года. Александр старался сам стать Наполеоном! Он возжелал сохранить проект бонапартистской Европы, схема которой ему страшно нравилась.
— Понимал ли это Кутузов, опытнейший царедворец и выдающийся дипломат?
— Кутузов понимал, что русская армия не вытянет императорского глобального проекта. Истощенная до предела, она вовсе не была похожа на ту победоносную силу, которая пройдется катком по всей Европе. Михаил Илларионович был реалистом, его раздражало, что Александр, романтик и мистик, все время ссылался на «волю Всевышнего», твердил о «богоизбранности русского народа»... Александр I считал, что его «вышнее предназначение» — установление всеобщего мира, прекращение войн. В этом и состояло громадное обаяние наполеоновского проекта. До наполеоновской эпохи на протяжении пяти тысяч лет не было ни одного года, чтобы где-то в Европе не шла война.
Наполеоновский же проект теоретически, а точнее — утопически, обещал Европе «вечный мир». Простая и понятная всем формула: на континенте — одна армия. Она, конечно же, воюет, но на периферии: в Египте, в Индии... Туда сбрасываются все европейские деструктивные элементы, весь криминал, без которых не существует никакого общества. Великая армия — это проект не французский, а международный, аналогичный впоследствии НАТО. Александр был убежден, что Наполеон с его непомерными амбициями этот проект провалит, и сам задумал осуществить это. Великая армия — уникальный инструмент, созданный Наполеоном: кто командует панконтинентальными вооруженными силами, тот контролирует Европу.
— Каким образом?
— На фактах видно, что с началом 1813 года Александр приступил к подчинению Великой армии Наполеона российскому влиянию. Для этого уже в январе поляков и особенно белорусов, которые формально оставались гражданами России, начали насильно втягивать на русскую военную службу. Они распределялись между двумя казачьими войсками — Сибирским и Терским. Это была инкорпорация с дальним прицелом... К тому же к марту с невероятной скоростью формируются две новые части российской армии. Из испанцев и португальцев испанский императорский Александровский полк и Русско-немецкий легион: почти восемь тысяч штыков.
В марте Александр посылает представительную делегацию к нескольким десяткам наполеоновских генералов, оказавшихся в нашем плену, и уговаривает их перейти на российскую службу. Практически все отказались, не захотели предавать Наполеона... Тогда же впервые прозвучало название, которое вскоре стало известным повсюду: иностранный легион. Предполагалось формировать его из пленных французов в Орле и Орловской области. Русский иностранный легион должны были составить из 10—12 тысяч штыков, но ничего из этого не получилось. Французы отказывались, тогда отобрали валлонов и голландцев, которые были подданными Франции, но и те, которые согласились, потом были признаны российскими властями неблагонадежными.
— А кому Александр намеревался доверить командование этой пародией на Великую армию?
— Это должны были быть люди, хорошо знающие Наполеона. В Америку посылается секретная депеша, и на российскую службу приглашается дивизионный генерал Жан Виктор Моро, казалось бы, давно всеми забытый. Охотник, рыболов, друг индейцев, живший анахоретом на реке Делавэр. В 1800 году Моро, командующий Рейнской армией, одержавший немало побед совершенно независимо от генерала Бонапарта и едва не взявший Вену, был соперником Наполеона. Тот, не терпящий рядом с собой никого равного ему по талантам, коварно обвинил Моро в политических интригах и выслал его из Франции под угрозой расстрела. И тут Моро, не раз отвергавший ранее предложения англичан и американцев, вдруг положительно ответил Александру и приплыл в Санкт-Петербург.