Итоги № 45 (2013)
Шрифт:
После игры на правах самого юного я должен был ехать на базу в Новогорск, чтобы отдать форму старших партнеров в сушку. Это не было дедовщиной, просто дополнительная повинность молодых хоккеистов. Каждая команда вообще имела свой свод правил, которым регулировалось поведение игроков. Помню, как по ходу моего второго сезона в «Динамо» мы провожали Василия Первухина, уезжавшего выступать по контракту за рубеж. Арендовали автобус, который отвез всю команду в бар. В салоне остались лишь я, Николишин и Ковалев — как самых юных нас на совместную вечеринку не взяли. Все это время мы сидели в автобусе и ждали, пока старшие товарищи нагуляются.
— Как нужно было себя вести, чтобы
— Было трудно, врать не стану. Утром я приезжал на базу и боялся пожать руки некоторым ветеранам. В команде играли нормальные ребята, но имелись и такие, кто был о себе очень высокого мнения. Нынешняя хоккейная молодежь просто не поймет, о чем я рассказываю… Мне еще повезло, что в конце 80-х годов пошла большая ротация игроков: многие уезжали за рубеж, на их место приходили новые. Команду возглавил Владимир Юрзинов, который хорошо относился к молодым хоккеистам. От тренера очень многое зависит. Юрзинов в этом смысле был строгим, но понимающим.
Помню, один раз в Новогорск по обмену приехали шведы. Вечером мы с Петренко повели их в ресторан. Они так напились, что одного из гостей пришлось нести домой буквально на себе. Приезжаем на базу, заходим на территорию, и тут из окна выглядывает Юрзинов. Смотрит на нас, мы — на него, немая сцена. «Ну все, — думаю, — закончились твои выступления». Только поднялись в номер, тренер заскакивает к нам. «Петренко, вон из команды, — командует. — А ты, Каспарайтис, поедешь в часть служить!» Сидим как ошпаренные, приятель начинает вещи собирать. Вдруг Владимир Владимирович заходит снова: «Ребята, извините, я переборщил. Наоборот, молодцы, что шведов не бросили». «Да мы почти и не пили, — обрадовался я. — Просто ждали, чтобы домой их отвезти». Думали уже, что на этом дело и закончится. Однако утром Юрзинов устроил подъем в шесть часов и выгнал на лед и нас, и шведов. Такая вот педагогическая система…
Тогда хоккеистам платили мало, особенно молодым. Первые годы в Москве я получал по 200 долларов в месяц. В то время я жил у динамовского вратаря Мухаметова. Руководители клуба поселили меня к нему на квартиру, чтобы привык, освоился. Я провел у Ильдара около двух месяцев, его семья приняла меня очень хорошо. Отец его, помню, работал директором ресторана «Советский» — по тем временам это была очень престижная должность. Он все время приносил домой котлеты по-киевски. «Вот это жизнь!» — думал я. В квартире у них стоял видеомагнитофон с набором кассет. Лучшие западные боевики, о которых в Союзе только слышали, но никогда не видели.
— Поворотным в вашей карьере стал 1992 год: сначала вы выиграли молодежный чемпионат мира, а потом в составе Объединенной команды первенствовали на Олимпиаде в Альбервилле. В те времена 19-летних игроков приглашали в сборную не очень часто.
— На молодежном первенстве мира я получил приз лучшего защитника. Возвращаюсь в Новогорск, узнаю: Алексея Ковалева с Лешей Житником, которые играли вместе со мной, вызывают на сборы национальной команды. Обо мне — ни слова. Обидно, но что поделаешь… Помню, была суббота, у команды выходной. Лежу в своем номере на базе, вдруг заходит Петр Воробьев, он работал ассистентом Юрзинова в «Динамо». «Собирайся, — говорит, — поедешь в сборную». Я сначала не понял, думал, это шутка. Так меня взяли на просмотр. Думаю, большая роль в этом принадлежит именно Воробьеву. Он возглавлял молодежную сборную и наверняка рассказал о моей игре Юрзинову, который в свою очередь помогал Тихонову. В общем, приехал я в расположение сборной, начал размазывать всех по борту, как привык. Владимир Владимирович потом рассказывал: «Тихонов увидел это, удивился. Спрашивает: «Где ты выкопал этого парня?» Жестко играть было еще не очень принято.
—
— Я тяготел к такой игре еще с детства. В хоккее это большой плюс: ты и шайбу отбираешь, и соперника бьешь. К примеру, ведет Эрик Линдрос шайбу, дашь ему в бок, он — брык! — и уже на льду валяется. Но это же звезда, поэтому вся команда соперников начинает бегать за тобой, чтобы отомстить. При этом об игре они нередко просто забывали, думали только о том, как бы мне бока намять. Так я целой команде мог сбить настрой на матч.
— Такая манера игры чревата для здоровья. У вас много серьезных травм было?
— Один раз по голове надавали прилично. Я тогда уже выступал в «Питтсбурге», мы играли против «Нью-Йорк Айлендерс» — моего бывшего клуба. Я поймал на силовой прием поляка Мариуша Черкавски. В следующей смене ко мне подъехал Джино Оджик — известный тафгай, большой друг Павла Буре. Мы с ним всегда хорошо ладили, несколькими месяцами ранее я его даже на рыбалку водил. Но на этот раз рыбная ловля его не интересовала. Без лишних слов он скинул перчатку и со всего размаху ударил меня по голове. Сотрясения мозга, к счастью, не было, но ощущения оказались сильные. Оджика после этого дисквалифицировали на восемь матчей за грубость. Потом мы с ним говорили на эту тему: Джино сказал, что тренер велел ему разобраться со мной, и извинился. В остальном же обходилось без серьезных повреждений. Я кожей чувствовал, когда кто-то бежал за мной, чтобы ударить.
— Жизнь в благополучной Америке была совсем другой, чем в голодном, разваливающемся Союзе?
— Да мы тогда и масштаб НХЛ не очень хорошо себе представляли. Единственное, что я четко знал, — еду в клуб «Нью-Йорк Айлендерс». Вместе со мной приехал Владимир Малахов, мы каждый день делали для себя какое-то открытие. К примеру, в хоккее перед матчем принято есть богатую углеводами, но легкоусвояемую пищу — например, пасту. Но мы этого не знали, к тому же были вечно голодные. Нашли в Нью-Йорке русский ресторан «Федорофф» и все время ходили обедать туда. Заказывали перед матчем пельмени, жирный борщ с мясом…
Помню, как впервые увидел в гостиничном номере кнопочный телефон. Мы же до этого только дисковые аппараты знали! Или спрашиваю своего агента, как позвонить в комнату к Малахову. Он отвечает: «Набери его телефон и оставь сообщение». Я даже не понял, о чем идет речь. Кому оставить сообщение, если человека в номере нет?! Большие проблемы были и с языком. Знал отдельные слова благодаря тому, что Владимир Юрзинов в «Динамо» заставлял нас учить английский. Договорился с преподавателем, который приезжал на базу в Новогорск и проводил с командой занятия. Но в основном пришлось учить язык самостоятельно. У меня был русско-английский словарь, а жил я на выездах в одном номере со своим одногодком, американцем Скоттом Лаченисом. Когда он говорил что-то непонятное, я доставал словарь и тыкал пальцем: мол, покажи. Не стеснялся разговаривать, ни ошибки, ни акцент меня не пугали. Так, слово за слово и выучил. Сейчас слушаю свои старые интервью и смеюсь — насколько неправильно я тогда говорил.
Впрочем, я ведь и в Москву приехал, толком не зная русского языка. По-русски мы разговаривали только с Никифоровым на тренировках, плюс четыре урока в неделю в школе. Все остальное общение проходило на литовском. Когда приехал, ничего не понимал, но потом привык. А вот Малахову пришлось куда сложнее. Он был более скромным, разговаривать стеснялся. Предпочитал все делать молчком: пришел на тренировку, поработал, ушел домой. Американцы все время приставали ко мне: «Почему Владимир с нами не разговаривает? Он что, пренебрегает?»