Итоги № 7 (2014)
Шрифт:
Еще одна причина провала СПС — появление третьей силы. Дмитрий Рогозин своим национализмом побил все карты: огромное число националистически настроенных представителей среднего класса убежало от нас к нему. Чубайс сразу это понял и сказал: у нас начинается катастрофа. Последней каплей стала, конечно, поддержка Ходорковского после его ареста. И очень жесткое выступление Чубайса, на которое Путин ответил: не надо истерик.
— Думаете, истинной подоплекой ареста Михаила Ходорковского были политические мотивы?
— Это загадка. Рассказов и версий на сей счет много. Думаю, тут все переплелось… С Ходорковским мы познакомились в 1995 году. Он помог мне финансово как одномандатнику. Маленькие денежки, но дал. Когда мы вели переговоры на эту тему, единственным его условием было отсутствие попыток с нашей стороны
Моя версия случившегося такова. Путин стал президентом через институт преемничества, не пройдя политической борьбы, поэтому у него не было ни своих финансов, ни группы товарищей. Придя к власти, он почувствовал, что его поддавливают, потому что при Борисе Ельцине сложилась олигархическая система — смешение большого бизнеса и большой политики, и в этой полуфеодальной системе власти Путин оказался чужим. Думаю, первое, что он начал делать, — это создавать пул единомышленников на основе спецслужб, потому что других не знал, и свой финансовый пул. Как раз в этот момент такие, как Ходорковский, наступили ему на мозоль. Ведь Ходорковский был финансовым гигантом, у него было огромное предприятие. К тому же он требовал льгот, пятого, двадцатого, демонстрируя полную независимость.
— Что думаете о его досрочном освобождении?
— Что называется, мужики разобрались. Каждый доказал себе и другим то, что хотел, и после этого они наконец разошлись.
— Есть ли у Ходорковского политические перспективы?
— У любого сидельца они есть.
— Но он вроде бы вежливо открестился от «болотных».
— Нет, я внимательно слушала все его интервью: он не открестился — он их поддержал. Но от политики ушел, и это неудивительно. Ходорковский по большому счету политикой никогда не увлекался. Но он создал огроменный нефтяной бизнес, который в России не может существовать вне политики. Конечно, ему нужно было лоббистское влияние в парламенте. Поэтому он поддерживал либералов, коммунистов, обеспечивая голоса. То есть занимался лоббированием. Реально же Ходорковский увлекался большим бизнесом и гуманитарными проектами. И сейчас намекнул, что хочет продолжать этим заниматься. Когда та же Евгения Альбац со товарищи мне говорила, что Ходорковский — это будущий президент, я скромно молчала, потому что понимала: возражать бесполезно. Но это не так. Ходорковский не тот архетип. Кроме того, условия выживания в тюрьме в течение десяти лет делают из любого человека мудреца. А мудрец все про себя понимает. Но авторитет у Ходорковского будет большой, поэтому к его мнению будут всегда прислушиваться. Думаю, его это вполне устраивает.
— Вернемся к СПС. Партию похоронили еще и разногласия по вопросу об отношении к власти.
— Да, в этом вопросе мы разошлись. Гайдар и Чубайс считали, что надо как-то маневрировать, мы с Борисом Немцовым стояли на других позициях. Я четко сказала: «Анатолий Борисович, надо занимать серьезную оппозиционную нишу. У нас нет претензий к президенту как к личности, но мы должны четко обозначить, что мы — оппозиция». Однако ничего не вышло: Чубайс все время одной ногой был там, во власти, как и Гайдар: его Институт экономики переходного периода был независимым, но все равно обслуживал правительство. Конечно, такая многоголовая гидра должна была провалиться.
— К тому же поговаривали,что две трети избирательного фонда скоммуниздили.
— Все это происходило уже без меня. В 2003 году я приняла решение баллотироваться в президенты и вышла из СПС. Что там было дальше, не знаю — я закрыла эту дверь. Закрыла мирно: мы с Толиком выпили шампанского, похлопали друг друга по плечу, и я ушла.
— С Чубайсом дружили?
— Он закрытый человек. Но у меня с ним был довольно забавный случай. Анатолий Борисович не переносит табачного дыма — у него на дым аллергия. Как-то он созвал у себя совещание — очередной мозговой
— Как узнали о захвате заложников на Дубровке и почему террористы захотели разговаривать именно с вами?
— Когда все случилось, было созвано партийное совещание. Нам наказали никуда не двигаться и сидеть тихо, поскольку была договоренность с президентом. И я тихо сидела у себя в кабинете. Вдруг мне звонит с РЕН-ТВ Ирена Лесневская и говорит: «Ира, на нас вышли чеченские переговорщики. Заложники уговорили их пустить парламентеров, и они дали согласие на предложенный список. В этом списке ты. Кобзон уже один раз сходил. Надо опять идти, но остальных людей из списка нет в городе». Я сказала, что не буду ничего делать, пока не получу указания из штаба, потому что у меня приказ сидеть и не рыпаться. Позвонил Ястржембский, бывший одним из руководителей штаба: «Надо помочь, приезжайте». Я приехала. Меня повели к Проничеву, возглавлявшему силовую операцию. Он сказал: «Нужно идти». Потом начались переговоры: надо идти или не надо. Говорю: «Я пойду, потому что уже по ТВ передают, что Хакамада испугалась. Вы меня хотите опозорить?» Говорю Кобзону: «Иосиф, пошли, а? Сил уже нет. Там столько народу, не дай бог что-нибудь взорвут». И мы пошли.
— Страшно было?
— Нет. Я была вся на нервах. Мне страшно было за людей — там же девятьсот человек, пояса шахидов, и все говорят о том, что в любой момент все может взорваться. Надо было идти, разговаривать, тянуть время.
— Почему Борис Ефимович не пошел?
— Точно не знаю.
— Правда ли, что ему позвонил Владимир Владимирович и категорически запретил ходить якобы из опасений, что у Немцова рейтинг взлетит?
— Лично мне президент не звонил. Просто мне Чубайс сказал, что Путин против. Я ответила: «Мне все равно, против он или нет. ФСБ говорит, что надо идти, значит, я иду». Все. При чем тут президент?
Помню, что говорила с Проничевым, потом стояла и все время видела рядом Кобзона, а где-то вдалеке с мобильником бегал Немцов. Короче, мы с Кобзоном пошли. Пустой театр. Поднимаемся по лестнице. Иосиф: «Что-то тихо, никого нет». Я говорю: «Вы же певец, давайте кричите». И он начал кричать: «Эй, мы пришли». Появились двое с автоматами. В зал не пустили, завели в фойе. Там уже было человек пять. Маски сняли — показали, что смертники, ничего не боятся и лиц не скрывают. Я начала с ними разговаривать: «Чего вы хотите?» Отвечают: «Хотим вывода войск из Чечни». Я говорю: «Вы что, дети? Это несерьезный разговор». Они: «С нами так не разговаривай, нам все равно, мы всех взорвем». Я говорю: «Так только бандиты говорят. Если вы политики, то давайте разговаривать по существу». Наконец они выдали, что им нужен посредник из Кремля. Не мы, а те, кто принимает решения. Говорю: «Путина, что ли, ждете?» Отвечают: «Нет, его представителя». С этим я и ушла — поехала все передавать.
— Как решились двинуть в президенты?
— Еще в 2003 году, за два месяца до парламентских выборов, я все время говорила соратникам по СПС: мы проиграем, нам необходим сильный пиар-ход. Мы не просто идем в Думу, но у нас есть и свой кандидат в президенты. Надо срочно выдвинуть кого-нибудь в президенты. Но кого? Гайдар и Чубайс все время играли с Кремлем, на что-то надеялись. Сказала, что сама готова быть жертвой. Меня предупреждали: если с грохотом проиграешь, тебе конец. Отвечала, что готова ко всему, поскольку весь либеральный проект летит в тартарары. Говорила: не хотите меня — пусть идет Явлинский, Немцов, Гайдар или Лукин. Мы должны вместе выдвинуть своего кандидата параллельно с коммунистами. Но это был глас вопиющего в пустыне. Мне стало даже легче, потому что наконец я могла ни на кого не ориентироваться, раз меня никто не поддержал. Говорила то, что считала нужным, писала ту программу, которую хотела. То, что я набрала лишь 3,8 процента, неправда: голосов было больше. Мне так и сказали: «Ты набрала намного больше».