Иуда. Анатомия предательства Горбачева
Шрифт:
Летели мы из Запорожья вместе с депутатом Виталием Александровичем Челышевым. Я, как мог, успокаивал коллегу: осунувшийся после бессонной ночи, он чисто по-человечески, остро переживал за судьбу президента. Но особенно нас угнетало полнейшее неведение: как это произошло, кто за всем этим стоит? Что это — путч, переворот? Если переворот — то дворцовый или полный, военный? А может, и вправду у Горбачева срыв: ведь перед отпуском он работал по-черному, каторжно и почти не выходил из режима зарубежных поездок? Все могло случиться…
Благополучно добрался до Кремля. По пути, правда,
Первым мне встретился Рафик Нишанов. Всегда сохраняющий присутствие духа даже в самых сложных парламентских перипетиях, он выглядел неимоверно уставшим и даже растерянным.
— Ничего не понимаю, — развел руками на мой вопрос о смысле происходящего. — Еще буквально два-три дня назад я разговаривал с Михаилом Сергеевичем (Рафик Нишанович тоже отдыхал в Крыму. — б. О.). Как всегда, деловой разговор. Правда, прощаясь, Михаил Сергеевич пожаловался на здоровье: что-то насчет радикулита. Не придав особого значения его словам, ведь он же не железный и, естественно, устал, я пожелал ему доброго отдыха. А теперь не дозвонюсь, говорят, телефоны отключены… Ничего не понимаю…
— А где же Анатолий Иванович?..
— Да вот только лишь возвратился из отпуска, кажется с Валдая… У него там сейчас людей — невпроворот.
В кабинет зашел Лаптев. Иван Дмитриевич, в отличие от Рафика Нишановича, был настроен решительно.
— Надо что-то делать, а то они его там придушат, если уже не придушили! — отчеканил Иван Дмитриевич как бы в эфир.
Мы незаметно переглянулись с Нишановым.
Не ведаю, что подумал в этот миг Рафик Нишанович, но у меня промелькнула кощунственная мысль: Иван Дмитриевич, по крайней мере, догадывается о чем-то таком, о чем нам и не снилось. Пока.
А тем временем я безуспешно пытался дозвониться в ЦК: ведь на 2 августа предполагался созыв Пленума. Глухо. Наконец кто-то взял трубку и ответил, что Пленум… отменен. Мне стало совершенно ясно: партию умышленно подставили под моральный расстрел.
Раза три я пытался прорваться к Анатолию Ивановичу Лукьянову. И каждый раз помощник, растерянно разводя руками, извиняющимся тоном сообщал: у него люди.
Собственно, мне уже и без Лукьянова ничего не стоило замкнуть логический круг: готовится (или уже идет) полнометражный государственный переворот. Только с той ли стороны?..
Дабы окончательно удостовериться, я предпринял на то время несколько рискованный шаг: попробовал связаться с одним из помощников президента. Сказали, что он в отпуске, под Москвой на даче. Решил ехать к нему.
Руководствовался простейшей, школярской, логикой: если гэкачеписты и вправду задумали, по утверждению И.Д. Лаптева, придушить президента, то уж его помощника должна «пасти в оба» соответствующая служба. Следовательно, и меня — тоже.
Но машина прошла без сучка и задоринки: трасса была почти пустая. Хвоста, по крайней мере в обозримом пространстве, не наблюдалось. «Очевидно, подключится на даче». Но и там было чисто.
Единственное, что, по утверждению помощника президента, изменилось: некоторые обитатели дач, ранее
Я знал этого человека давно. Молодой, талантливый ученый, лишь накануне защитивший докторскую, он по своей предыдущей деятельности и службе напрямую соприкасался с нашей литературной братией. Мои коллеги были ему многим обязаны: он и защищал их от наскоков партократов, и помогал с квартирами, и продвигал остановленные цензурой книги. По мере восхождения не менялся: был всегда доступным, по-товарищески верным, не ломал шапку перед начальством, твердо отстаивал свои жизненные принципы. В общем, мужик крепкий и чистоплотный.
Я счел своим человеческим долгом в этот небезопасный час хоть чем-то помочь ему. Договорились, что останусь на ночлег. Мыслил: если придут, то пусть уж берут обоих. Как депутату и вице-председателю палаты, полагал наивно, мне все же должны дать возможность хотя бы связаться с моим кремлевским руководством, а заодно и сообщить, где мы и что с нами.
Никто не приходил и, естественно, «не брал». Послушав и официальное радио, и радиостанцию защитников «Белого дома», которая истерически пыталась доказать, что она ведет передачи из подполья, мы вышли на улицу.
— Ну теперь, кажется, все ясно, — сказал помощник.
— Не все, конечно, — отозвался я. — Но то, что совершен переворот, — ясно. Остается выяснить судьбу (или роль?) Горбачева.
На том мы и расстались.
В Кремле царил если не сплошной кавардак, то настоящий водоворот. Оттеснив растерянных аппаратчиков, повсеместно хозяйничали молодые «барбудос» со значками народных депутатов России и без таковых. На заседании президиума — то же самое: юные «защитники Белого дома» взяли ситуацию в свои руки. На чей-то вопрос, почему они здесь, объяснили: это — расширенный президиум с привлечением «инициативной группы».
Зашел Анатолий Иванович Лукьянов, почерневший и осунувшийся. Но держался с достоинством. Поскольку ему уже априори составили corpus de licti, он предложил вести заседание председателям палат.
От Лукьянова вымогали ответа: почему он не созвал если не съезд, то хотя бы Верховный Совет сразу же после объявления ЧП? Допрашиваемый объяснил, что дата очередной сессии Верховного Совета была согласована заранее, а предыдущий опыт свидетельствует, что депутаты, разбросанные по всему Союзу, вплоть до Средней Азии и Дальнего Востока, все равно не успели бы собраться.
Я не обмолвился, употребив термин «допрашиваемый». Лукьянова допрашивали по всей форме, более чем с пристрастием, с оскорблениями личности вплоть до «наперсточник». Чувствовалось, что «барбудос» были кем-то четко проинструктированы в выполнении социального заказа: во что бы то ни стало убедить общественность в том, что Лукьянов — координатор заговора. Помимо проволочки с созывом ВС, его напористо обвиняли в том, что Заявление о Союзном договоре предваряло документы гэкачепистов. Помните, я говорил выше, что в первый день так и было, но по настоянию самого Лукьянова его впоследствии отделили от распоряжений ГКЧП?