Иудей

Наживин Иван Федорович

— Божественный цезарь, великий артист, — вкрадчиво сказал он, когда после очередного выступления слабеющие уже рукоплескания смолкли. — Ты утомился… Мы молим тебя отдохнуть…

— Нисколько, — живо отозвался Нерон. — Я готов петь для вас хоть до утра…

— Не делай этого, божественный… Не напрягай так своих сил, — заговорили судьи. — Ты нужен и другим. Мы, судьи, не можем взять на себя такой ужасающей ответственности, мы должны показать пример самоотвержения и сказать: мы жаждем твоего пения ещё и ещё, но мы решительно говорим: довольно!

— Да, да… — раздалось со всех сторон. — Божественный, пощади!..

Старец сделал знак. На орхестру тотчас же выступил красивый отрок, который на золотом блюде нёс венок из оливковой

ветви. Он преклонил колени перед цезарем, тот принял венок и сам увенчал себя им перед ревущим театром.

— Раз победа моя так необыкновенна, — слегка уже осипшим голосом проговорил Нерон к судьям и представителям города, — то я предлагаю вам, о ахайцы, стереть всякую память тут о прежних победителях: чтобы навсегда запечатлеть в истории этот день, я предложил бы вам сбросить со своих пьедесталов всех прежних победителей Олимпии…

Разразилась бешеная, перемешанная с неудержимым хохотом овация, и тотчас же молодёжь из свиты Нерона бросилась валить с пьедесталов статуи победителей и под свист и хохот точно сошедшего с ума амфитеатра поволокла их в отхожие места…

— Вот и не верь оракулам, — проговорил Нерон. — Нет, я всегда говорил, что тут что-то такое есть…

Театр шумел. Римляне хохотали.

— Нет, а слышали, как Веспасиан-то опять оскандалился?..

— Что такое?..

— Заснул!..

— Он решительно невозможен!..

— Но какое счастье, что божественный не заметил этого!

— А наверху во время исполнения божественным своих пьес многие из публики дулись в очко [84] … Я то и дело слышал: «Venus!.. Canis!..» Смотрите, смотрите, как Веспасиан-то теперь за божественным ухаживает!.. Ха-ха-ха…

— Хитрый старик!..

Начался бешеный пир в честь победителя.

В это время к Коринфу одна за другой подходили галеры: то из Иудеи подвозили пленных, набранных римскими военачальниками в боях с повстанцами-зелотами, для работ по прорытию перешейка…

84

Игра в кости —tessares.

LV. ИДОЛ

Вернувшийся из далёкого путешествия Иоахим — он был доволен положением дел в провинциях — с удовольствием узнал, что все затруднения между сыном и его избранницей кончены и что можно будет отпраздновать свадьбу. Но он только поражался, как тоненькая гамадриада со своими лесными глазами осложняла это совсем обычное дело. С одной стороны, ей нельзя было совершить брак с Язоном у епископа, по-христиански, — чего впрочем, Язон нисколько и не хотел, — но, с другой стороны, как же может она, христианка, поступать по-язычески или по-иудейски в этом случае? Она все бегала к прятавшимся старцам своим советоваться, как ей быть, и без конца спорила с Язоном, который — в душе его пышно цвела любовь и снова, как в юности, пели в ней нарядные строфы — терпеливо сносил эти причуды…

К этому времени старинный религиозный брак в Риме все более и более вытеснялся чисто гражданским браком per coemptionem и даже просто per usum и все более и более входил в моду свободный брак. Миррена сделала, наконец, свой выбор: пока они будут жить в свободном браке, а затем, когда она наконец уговорит Язона познать Бога истинного, тогда пресвитеры совершат уже брак по настоящему. Но и Иоахим, и Язон, и она очень легко согласились в одном: ограничиться приглашением на пир только самых необходимых гостей и не устраивать этих римских оргий… Иоахиму было бы приятно видеть, как будет римская знать ползать перед его невесткой, вчерашней рабыней, но он понял, что торжество его над ними будет ещё тоньше, если он пригласит только какой-нибудь десяток избранных, а других этой чести лишит. Среди приглашённых был и Вергиний, помощник Виндекса, прибывший по делам Галлии в Рим на короткое время.

Легко

перешагнули и через древние римские обычаи ввода невесты под кров жениха — все это уже утратило свой смысл и только утомляло людей своей наивностью. Это была уже только шелуха давно сгоревших дней. Ограничились только тем, что украсили вход в дом живыми цветами да когда жених с невестой вошли в зал, где собрались уже гости, огромный хор Иоахима грянул ту эпиталаму, которая была сочинена Язоном на слова Сафо ещё в юности:

ХОР ПЕРВЫЙ

Как под ногой пастуха гиацинт на горах погибает,

С сломанным стеблем, к земле приклонивши свой венчик пурпурный,

Сохнет и блекнет и ничьих не манит уже взоров:

Так же и дева, утратив цветок целомудрия, гибнет.

Девы бегут от неё, а мужчины её презирают.

О, приходи поскорее, Гимен, приходи Гименеос!..

ХОР ВТОРОЙ

Как на открытой поляне лоза виноградная, прежде

Быв одинокою, к вязу прильнёт, сочетавшись с ним браком,

И до вершины его обвиваясь своими ветвями,

Радует взор виноградаря пышностью листьев и гроздий:

Так и жена, сочетавшись в юности брачным союзом,

Мужу внушает любовь и утехой родителям служит.

О приходи поскорее Гимен, приходи, Гименеос!..

И зашумел весёлый пир…

Но не успели гости осушить и первой чаши за благополучие новобрачных, как Салам с поклоном подал на золотом подносе Иоахиму восковую дощечку. Тот недовольно дрогнул бровью: какие же послания во время брачного пира? Но, заглянув на дощечку, он сразу переменил выражение лица: то принцесса Береника, только что прибывшая в Рим и узнавшая о семейной радости у достопочтенного Иоахима, выражала желание лично принести приветствие молодым и их великому и знаменитому отцу.

— Послать за принцессой самый лучший октофорон, — сказал Иоахим. — И чтобы весь путь принцессы был усыпан живыми цветами.

Все незаметно задерживали разбег пира, и когда номенклатор торжественно возвестил о приближении принцессы, все гости во главе с Иоахимом и новобрачными вышли к изукрашенному зеленью и цветами входу. Сердце Язона бешено билось… И вот октофорон остановился и Иоахим, подойдя, подал Беренике руку. Все сдержанно ахнули: Береника сразу точно потушила всех женщин — до Миррены включительно. Ласково, с победной улыбкой, которая была ей свойственна и которая у другой была бы, может быть, неприятной, она поблагодарила всех за ласковый приём, и прелестные глаза её остановились на мгновение сперва на новобрачной — оценка была произведена в один миг: прелестная птичка, — а потом, долго, на Язоне. И в самых изысканных выражениях принесла она молодым и Иоахиму поздравления.

— Просим, принцесса, почтить наш кров своим высоким посещением, — склонился перед ней Иоахим и невольно подумал: «Вот кого нужно было бы женой моему сыну и — Августой Риму!..»

И когда блестящее шествие двинулось дворцом в пиршественный зал, Береника с улыбкой обратилась к Язону:

— А мы все начали было уже терять надежду видеть нашего славного соотечественника когда-нибудь женатым… Но теперь я вижу, что и ты покорён владычице Кипра…

Она почувствовала, что та первая встреча их, в Афинах, Язоном не забыта, что её новое появление произвело на него сильное впечатление и что очень немного борьбы потребуется, чтобы он оставил эту птичку и очутился бы у её ног… И Язон не без страха почувствовал, что ослепительная красавица эта имеет над ним большую власть, чем он в своих милых горах думал… Она — заметил он — стала ещё прекраснее, ещё ослепительнее, а она, со своей стороны, видела, что если Маленький Бог и утратил кое-что из своей прежней сияющей красоты юности, то он стал прекрасен новой, одухотворённой красотой. Полнота его духовной жизни, отсветы которой то и дело проходили в этих прекрасных, глубоких глазах, придавали всему облику его какое-то особое благородство…