ИВ. Тетралогия
Шрифт:
Первой реакцией на такое неожиданное открытие, несмотря на холодное приветствие, было вскинуться радостным восклицанием, рассказать ему о вспомнившихся надеждах на нашу возможную встречу. Спросить, скучал ли он по мне также, как я.
Но слова, готовые сорваться с языка, буквально застывали, реальность никак не вписывалась в детские мечты. Если раньше я чувствовала равнодушие отца, любовь мамы, пренебрежение Мартина или зависть Брайди, то сейчас я понимала, что этот человек неприкрыто ненавидит меня, причем искренне и от всего сердца. Это открытие стало настоящим ударом для меня, полностью разрушая все, на что
Нехорошее предчувствие заставило меня нервно поежиться, а вместо ожидаемой радости возникло непреодолимое желание сбежать в лес и забыть об этой встрече.
А он все смотрел и смотрел на меня тяжелым взглядом, явно обдумывая какую-то мысль. И я готова была поклясться, что ничего хорошего для меня он в конце концов не скажет. Жаль, но я не ошиблась.
— Я приехал, чтобы забрать тебя отсюда, — произнес он, наконец, таким тоном, будто сам себя заставлял через силу, выговорить эти слова. — Это не доставляет мне радости, я долго откладывал это решение, но пришло время тебе узнать, кто ты и в чем твое предназначение. Мне придется терпеть твое общество, как и сам факт твоего существования, но ты принесешь ту пользу, на которую я рассчитываю, хочешь ты того или нет. Собирайся, у нас мало времени.
Я отказывалась верить в то, что услышала. Как такое вообще возможно? Но, несмотря на прямой приказ, я застыла на месте соляным столбом, не в силах пошевелиться или произнести хоть слово. В голове мелькали сотни вопросов, которые нужно было задать, но единственная мысль вытесняла все остальное: меня хочет увезти из ставшей мне родной семьи какой-то чужой человек, к тому же, явно недобро настроенный. Разве он имеет на это право? Здесь мой дом, мой лес, школа и нормальная жизнь, я часть этого общества, хоть оно и не признает меня. Мне стал по-настоящему страшно и одиноко, как еще никогда в жизни. А незнакомец тем временем молча вышел во двор, даже не посмотрев на меня. Я все стояла, тупо глядя перед собой, чувствуя, как меня начинает бить нервная дрожь.
Вернулась мать и с ней две моих сестры, возвратившиеся с работы. Девушки грустно смотрели на меня, но молчали, наверное, понимая, что изменить что-либо не в наших силах. А вот мать в слезах обнимала меня, гладя по голове.
— О, детка, я знала, что однажды этот день придет. Он предупреждал нас, что вернется, но я отказывалась верить. Мы ведь так любим тебя. Я думала, что молодому парню не будет дела до малышки, что, хоть он и не забывает о тебе, но забирать не станет, ведь и не навестил ни разу. Но что же поделать, доченька, у него прав больше, чем у нас, он родной тебе, а мы всего лишь любили тебя, как могли. Никогда не забывай этого! — она судорожно всхлипнула. — Хоть бы отца с работы дождался, может, поговорили, да передумал бы?
Как бы ни хотелось мне еще на что-то надеяться, но в помощь Грехама Стоуна верилось почему-то с трудом.
— Значит, мне придется уехать отсюда? — я все еще не могла поверить в происходящее. — Я совсем не знаю этого человека! Что ему нужно, о каком предназначении он говорил? — я чувствовала, что начинается истерика, но ничего не могла с собой поделать.
За всю жизнь, мне еще ни разу не было так страшно. Нет, этого не может быть, не могут же родители — вот так просто — отдать меня кому-то?!
— Он твой родной брат, Энджэль,
Я кивнула, чувствуя, как рушится мой привычный мир. Все, что я знала и любила до этого дня, теперь мне не принадлежало. Я медленно обвела взглядом нашу маленькую гостиную, испуганные лица сестер, наши детские картинки, которые мать аккуратно развесила по стенам, мебель, утварь — больше ничего этого не останется в моей жизни. Давясь слезами, я бросилась обнимать эту милую женщину, заменившую мне родную семью. А настоящая «родная семья», в это время появившись на пороге, резко прервал наши рыдания:
— Я же просил поторопиться! Женщина, тебе что, повторять нужно?! — от его резкого голоса мы отпрянули друг от друга.
— Почему именно сейчас? — в отчаянии воскликнула мама. — Зачем забирать ее так рано? Энджэль хорошо у нас, мы ее любим и заботимся, ни в чем не отказываем. Девочка даже школу не окончила. Нельзя ли повременить?
Мама осеклась, ее слова были прерваны гневным взглядом Тирона, полоснувшим, словно лезвие.
— Я не обсуждать сюда приехал! Кажется, при расставании, пятнадцать лет назад, мы с вами все обсудили. У меня есть свой долг, вас это не касается. Ее место там, где я скажу, и ее предназначение выполнить то, что должна. Я не желаю тратить время на разговоры, женщина, поторапливайтесь, наш поезд уже скоро. И не советую ставить палки мне в колеса, вы не знаете меня, и советую не вынуждать к более близкому знакомству, вам это не понравится. Скорее всего, вами движет простая жажда наживы, я хорошо платил за приют для сестры все эти годы. Не надо говорить о заботе, если она вам ничего не стоила!
На мгновение, все мы замерли в недоумении от резкости и жестокости его слов, но, словно очнувшись, как испуганная мышка мать бросилась собирать мои немногочисленные пожитки.
— Я даже не попрощалась с отцом! — в панике выкрикнула я, осознавая, что мне уже ничего не поможет. — Почему я должна уезжать с тобой, я тебя не знаю!
— Отправишь письмо, — усмехнулся он, глядя на меня с легким презрением. — И не задавай лишних вопросов, я не терплю этого, сказано уже достаточно, терпение мое на пределе, а сейчас пошевеливайся.
Как сомнамбула я отправилась вслед за мамой, которая помогла мне одеться по-дорожному, до этого я ведь ни разу не покидала пределов города и совершенно не представляла, что меня может ждать в будущем.
— Кулон твоей мамы в шкатулке, Энджэль, — всхлипывая, сказала мама, вытирая мои слезы, беспрестанно текущие из глаз. — Еще я положила тебе яблочный пирог в дорогу, который приготовила к ужину, — последний раз целуя меня, сказала мать.
— Предайте отцу, братьям, Джоанн и Брайди, что я буду скучать по ним, жаль, что не смогла увидеть их. — обняв сестер, попросила я. — А еще пастору передайте за все спасибо и книгу на столе, которую я не вернула.