Иван Артурович и Роберт Исаакович
Шрифт:
— А если великому Сталину некогда было как следует вчитаться в ваш роман? А я вот время нашел. Думаете, если химик, так ничего в литературе не смыслю? Запад с Востоком воюет, а на Востоке орки узкоглазые с ятаганами, харадримы темнокожие на слонах, вастаки какие-то бородатые… Мало, что вы враг научно-технического прогресса, так еще и расизм с шовинизмом проповедуете. А король ваш вернувшийся — уж не Эдуард ли Восьмой?
— Что вы мелете? — вспыхнула Оксана. — Арагорн — это товарищ Сталин! Полжизни провести в дебрях,
Профессор расхохотался.
— Чтобы я принял Эдди Виндзора за короля? А его американку за королеву, да еще эльфийскую принцессу?
Директор продолжил тем же ехидно-проницательным тоном:
— Кто бы другой писал… Думаете, не знаю, гражданин профессор, что вы в костел ходите, а сын у вас — ксендз? А что вы в конце войны в Пермских лагерях сидели за империалистическую пропаганду — об этом в предисловиях к вашим сказкам не пишут?
Спокойно раскурив трубку, профессор взглянул на студентку.
— И что же этот джентльмен хочет рассказать обо мне такого, чего на Лубянке не знают?
Директор, однако, не сдавался.
— А знают ли, интересно, там, что ваши студенты эльфами и орками рядятся да по лесу с деревянными мечами бегают? Не то самодеятельность, не то военные тренировки замаскированные…
Профессор заинтересованно взглянул на Оксану.
— А в самом деле, что это там у вас? Слухи до меня доходили…
— Понимаете, Иван Артурович, — студентка замялась. — У нас и инсценировка, и военная игра — все вместе… Главное, очень интересно!
— Ну и как же на это смотрит комитет комсомола? — прищурился профессор сквозь трубочный дым.
— Университетский — положительно. А в райкоме носом крутят. Зато в ЦК заинтересовались.
— Вот и надо, чтобы заинтересовались… и разобрались! Как вы вместо того, чтобы мобилизовать молодежь на решение народно-хозяйственных задач, забиваете ей голову всякими реакционными… сказками! Мы этого так не оставим, не надейтесь!
Директор вышел, хлопнув дверью.
— Какой злобный дурак! Товарищ Сталин уже разобрался. И без таких, как он, — сказала Оксана.
Профессор с усмешкой выпустил клуб дыма.
— Если Арагорн — это Сталин, то Саруман, конечно же, Троцкий. Сколько можно говорить, что я не пишу политических памфлетов!.. В России царей нет и уже не будет. И все же для меня Сталин — лучший из царей. Да, я, старый монархист, нашел здесь все, что на Западе извратил и опозорил этот наглый невежда Гитлер. Все нордические добродетели: верность долгу, повиновение, честь. Вы все время строите что-то новое — но при этом умеете уважать старину. Вот почему я с вами, несмотря на всех типов вроде этого.
Помедлив, студентка спросила:
— Скажите, а за что вы попали в лагерь? Какой-нибудь мерзавец оклеветал?
— Нет, я действительно наговорил всякой чепухи, за которую
Взгляд профессора сквозь трубочный дым словно видел что-то далекое.
— В лагере я насмотрелся на ваших антисоветчиков. Как они презирали собственный народ! И как ждали оккупантов! Сначала американцев, потом немцев с японцами… А еще я видел старых троцкистов. И понял, что тех коммунистов, которых я не любил и боялся, больше нет. Их извел Сталин. Оставшиеся, по крайней мере, умеют беречь природу и уважать прошлое.
Иван Артурович протянул студентке рукопись.
— А перевод доработайте. До конца недели.
— Непременно. До свидания, Иван Артурович.
Оксана направилась к библиотеке. Надо будет найти Радху и договориться насчет словаря Мёбиуса. А заодно сказать этой простушке из Варанаси, чтобы запрятала свой платок со свастиками. Тут ведь не Народная Республика Бхарат, тем более не немецкий протекторат Арьястан, а Москва. Ну, а потом — к Дане и его оперотрядникам. Репортаж для многотиражки она твердо обещала.
Иван Артурович спустился лифтом на первый этаж, вышел из университета и не спеша пошел по скверу. Да, пожалуй, пора выходить на пенсию. Тогда будет хватать времени и на охрану природы, и на памятники. Главное же — он допишет, наконец, «Сильмариллион».
— Мистер Толкин?
Перед ним стоял высокий мужчина со светлыми кудрявыми волосами, словно сошедший с борта драккара. Обращение «мистер», вместо «комрид» — «товарищ», было необычно даже для приехавшего из Британии или с Аляски, и потому настораживало.
— Да, я Джон Рональд Руэл Толкин. Чем могу быть полезен?
— Джон Хандерсон, историк. Это не единственное мое имя.
Еще и девонширский акцент. Этот викинг явно прибыл из Англии. То есть из Рейха.
— Профессор, я передаю вам привет от ваших английских почитателей. Да, в доброй старой Англии вас читают, хотя за «Властелина» там можно угодить в гестапо.
Толкину приходилось говорить с подпольщиками-англичанами. Но «мистера» он от них ни разу не слышал.
— Скажите… Как там, в Англии?
— Народ живет хуже, чем до войны — здесь коммунисты не врут. Но, как говорят русские, нет худа без добра. Заводов теперь гораздо меньше, а воздух и реки стали чище. Руины фабрик зарастают лесом. Безработных немцы отправляют в трудовые лагеря или в колонии. Так что трущоб стало даже меньше. А в вашем любимом лесу в Грейт-Хейвуде мы устраиваем … нечто вроде военных игр или спектаклей по вашим книгам.
Профессор вздрогнул. Знают подмосковные и английские «эльфы» что-либо друг о друге? Или одна идея родилась независимо по обе стороны «железного занавеса»?