Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
– Признавайся, стервь! Что задумала? Погубить меня желаешь?
Ольга лепетала что-то, не отпираясь, но и не спеша соглашаться.
– Кайся, паскуда, а не то помрёшь без покаяния!
– рычал князь.
– Полюбовника свово, Иванку, на моё место ладишь? У-у, сукина дочь…
– Не смей так со мной, - слабо возмутилась Ольга.
– Я княжьего рода…
– Княгиня… С берладником беглым спуталась… Ну так знай - ноги его тут не будет! Пущай хоть земля перевернётся!
Оттолкнув жену, Ярослав выскочил вон. Ольга без сил
К удивлению всех, Ярослав не стал карать бояр-ослушников, а спокойно, деловито стал готовиться к войне. Полки должны были выступить уже через пару месяцев, едва минет распутица.
Долго стояли полки половцев и берладников под Ушицей. Можно обойти непокорную крепость, но опасно оставлять за спиной такого врага. Пускай городская дружина невелика - выскочив из-за стен, она могла ударить в спину. Вот и торчал под стенами Иван, каждодневно гонял на приступ берладников и половцев.
Батырам хана Сартака вскоре наскучили бесконечные приступы. Половцы привыкли воевать в чистом поле, а если и брали города, то больше благодаря своей численности - телами расстрелянных из луков устилая крепостной ров. Застаиваясь, они стали удирать от города, совершая набеги на окрестности. По берегам Днестра, выше и ниже по течению реки, было много сел и деревень, а недалеко, в одном дневном переходе, стоял город Бакота, посад которого было ой как хорошо пограбить.
С каждым днём всё больше половцев отъезжали от стен Ушицы, спеша набить торока добром и пригнать в свой стан скотину и рабов. Иван не сразу заметил это, но когда до него дошли слухи о грабежах, чинимых русским селениям, как-то вечером прибыл в ставку Сартака.
Там он застал пир - на кострах жарили целые бычьи и бараньи туши, где-то визжали девки и бабы. Стлался едко пахнущий дым, из шатров слышалась музыка и заунывные степные песни. Сартаку доложили о приезде князя урусов, и тот принял Ивана в своей юрте, где собрались все нукеры.
– Вай, коназ Иван!
– всплеснул руками хан Сартак.
– Молодец, что пришёл! Садись, ешь, пей с нами! Налить другу моему вина!
Сидевший по правую руку от старшего брата хан Отрок со скалозубой улыбкой указал Ивану место подле себя. Раб-виночерпий поспешил наполнить вином пиалу.
Иван только в руки взял расписную чашу - по запаху понял, что это не просяная буза, которую любят степняки и тем более не кумыс, поднесли ему настоящего русского мёда, настоянного на травах.
– Отколь мёд сей?
– спросил Иван, не спеша делать глотка.
– Боги послали. Садись, ешь, пей!
– А что празднуете? Грабёж земли русской? Её меды пьёте, её хлеб едите!
– Вай, коназ Иван, - Сартак прищурил глаза, - зачем кричишь? Зачем злишься? Батыры мои удачу себе добыли…
–
– Война!
– хан развёл руками.
– Не обойтись без того…
– Добро, на чужой земле. Но это - моя вотчина! Свою землю грабить не дам!
– А пусть она сперва твоей станет!
– сказал Отрок.
– Она уже моя!
– повысил голос Иван.
– Я родился тут. Тут отец мой погиб, мать живёт. Здесь детям моим жить и внукам, а вы её зорите! Не дело это!
– Вай, коназ Иван! Сам посуди - ты нас сюда привёл? Привёл!
– Сартак улыбался, но в улыбке этой сквозил волчий оскал.
– Плату обещал? Обещал! А где плата?
– Вот возьмём Галич…
– Возьмём ли - нет ли, а живём один раз! Это судьба - сегодня ты жив, а завтра нет тебя. Все под небом ходим, никто от судьбы не уйдёт. Ждать обещанного - можно не дождаться.
– Своё берём, коназ Иван, - вставил слово Отрок.
Он говорил правильно, поэтому Сартак терпел, что младший брат встревает в разговор.
– Нет, вы не своё берете!
– Иван еле сдерживался.
– Вы меня грабите! Меня осиротить хотите! Вот вам мой сказ - или вы сей же день ворочаете всё, что награбили, или прочь с моей земли!
Он распахнул рукой полог шатра, указывая на розовеющий вдалеке закат, не заметив, что сгоряча выплеснул из чаши мёд наземь. В шатёр ворвались запахи костров, шум и крики. Отчаянно вопила женщина…
Глаза у обоих братьев-ханов сверкнули.
– Ты своё слово сказал, коназ Иван?
– медленно промолвил Сартак.
– Сказал. И слово то последнее! Братья-ханы переглянулись.
– И мы своё скажем, - произнёс Сартак.
– Потом. А сейчас надо есть, пить и веселиться!
Иван развернулся и вышел из шатра, швырнув наземь пустую пиалу.
На другое утро ушичане с удивлением следили за тем, что творится в стане осаждающих. Берладники не на шутку сцепились с половцами, отнимая полон и уцелевшую скотину. Шум, гам, неразбериха стояли такие, что ушичане не знали, радоваться или печалиться. Вроде бы хорошо - враги перессорились и оставили их в покое. А с другой, худо - как бы не озлились поганые, как бы не прошлись огнём и мечом по земле, вымещая злобу и досаду!
Половцы зубами и когтями вцепились в награбленное. Но многим пришлось расстаться с чужим добром. Третьего хана, пошедшего с ними, крещённого именем Данила, не было в шатре - он ещё вчера отправился в дальний поход в зажитье и подоспел с полоном как раз в разгар спора. Без лишних слов берладники налетели на половцев и отобрали весь полон и добро до последней нитки.
Это разозлило степняков, и на рассвете следующего дня их стан весь, как один человек, пришёл в движение. Всадники собирали шатры, затаптывали костры, сгоняли в кучу уцелевшую скотину и немногочисленных пленников, которых не сумел отбить вчера Иван, навьючивали на повозки ханские юрты и спешили покинуть окрестности Ушицы.