Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
– Я всех нарочно отослал. А кто слово скажет - поплатится за длинный язык!
– Всё одно - негоже так!
– вздохнула женщина.
– Пойду я?
– Погоди! Ты у меня свет в окошке! Единственная моя!
– Ярослав, привстав, схватил её за подол.
– Лишь тебя люблю!
– А княгиня? Ей ли не больно от того?
– Больно? Она мне больнее сделала! Первая изменила данному слову. В монастырь ей давно пора. Тягостно мне с нею. Ложе супружеское наше холодно и пустует давно. Не уходи!
Он смотрел так моляще, снизу вверх, что Настасья снова опустилась на колени, взяла в ладони его лицо и поцеловала первая.
– Ишь ты, Иванка, - Ярослав нервно скомкал пергамент.
– Где обосновался! Князь Малого Галича и всего Нижнего Подунавья! Да у этого бродяги за душой и десяти гривен не наберётся, а туда же - князем именоваться! Бродяга, тать и душегубец! И мне никакой не сродственник! Самозванец!
– А ежели и так?
– случившийся тут же Избигнев Ивачевич вопросительно заглянул в глаза князю.
– Мёртвым Иванку Берладника никто не видел…
– Так надобно, чтоб увидели! Пусть не я, но хотя бы кто-то, кому можно верить. Вот хотя бы ты!
– Я? Как возможно сие?
– А вот и возможно. Вели подать пергамент и чернила!
Решение пришло мгновенно. Не было времени задуматься, праведно ли поступает. Где бы ни был, живым Иван Берладник был опасен. Вот ведь - назвался князем Нижнего Подунавья! Ежели подтвердить его права, получит Ярослав под бок неугомонного и грозного соседа, а его строптивые бояре - орудие супротив него. Вот соберёт он своих берладников, призовёт на подмогу кого-нибудь из князей, поднимет недовольных бояр и пойдёт на Галич. И не устоит Ярослав, пусть он хоть трижды будет Осмомыслом. И в плену держать его опасно - помнил Ярослав, как ускользнул Берладник из длинных рук Юрия Долгорукого. Ускользнёт и на этот раз, ежели его не остановить.
– Избигнев! Где ты там?
– закончив писать, крикнул Ярослав.
Боярин появился в дверях.
– Немедля собирайся в путь. Спеши к тётке моей, Елене Володаревне. Передай сей пергамент и на словах скажи, что Иван Берладник - самозванец и должно его убрать, покамест худа не было. А ежели она сама не сможет, на тебя возлагаю сие дело!
– Как так - на меня?
– боярин с опаской воззрился на пергамент.
– На кого ж ещё? Ты для меня не сумел Берладника из Киева привезти? Так расстарайся хоть сейчас!
Избигнев Ивачевич переменился в лице, но пергамент взял и низко поклонился и, пятясь задом, вышел.
Оставшись один, Ярослав довольно потёр руки. Что бы ни случилось, он более не выпустит двухродного брата из рук. От этой родни одни неприятности - взять хотя бы братьев самой Ольги Юрьевны.
Он снова стоял на высоком скалистом берегу, глядя вдаль. Ветер трепал длинные волосы с первой проседью, серые глаза жадно впивались в окоём. Где-то там далёкая Русь, родные просторы, привычная речь, последние летние грозы, тенистые берега рек, деревянные города, девичьи песни в рощах, хлебные нивы и петушиный крик на рассвете. Там жена и сын, к которым стремилась душа.
В отдалении стояла стража - как почётный пленник, Иван жил в греческом городе Фессалоники, или просто Солуни, в собственном доме. Мог ездить, куда заблагорассудится, но его всюду сопровождала охрана из числа городских ратников. Им не нравилась служба при этом странном русском - то кутил напропалую, и тогда рекой лилось вино, то впадал в тоску и мог по нескольку часов простоять на берегу моря. А то ему хотелось скакать на коне, рискуя обломать тому ноги на холмах и в предгорьях. Им приходилось скакать следом, не спуская с бешеного подопечного глаз. А ведь далеко не каждый солдат мечтает закончить жизнь, сломав шею на скачках!
Сзади раздался предупредительный кашель. Почтительный голос окликнул негромко, и Иван с неохотой повернулся. Подъехавший всадник поклонился в седле, прижимая руку к сердцу:
– Светлейший эпарх Фессалоник Теодор Скиф просит вашу светлость к нему на обед.
Опять! Эпарх взял себе за правило чуть ли не ежедневно посылать за русским пленником, ибо Иван находился под его личным надзором. А для Берладника каждое такое посещение богатой виллы на окраине Салоник было как соль в рану. Всё же он кивнул и протянул руку, чтобы ему подали коня. Не касаясь стремян, вскочил в седло и поскакал к узкой тропинке, ведущей с горы в сторону городских окраин.
Теодор Скиф был невысокий плотный человечек, вечно потеющий, слегка суетливый, говоривший скороговоркой и привыкший ничего не принимать близко к сердцу. В юности мечтал о карьере, но потом застрял в Фессалониках, обзавёлся многочисленным семейством - семеро детей, это не шутка!
– и начал смотреть на жизнь философски. Он вскочил навстречу русскому, замахал короткими ручками:
– Наконец-то! Я так соскучился! Проходи, дорогой гость!
Рядом с низеньким плотным Теодором Иван казался выше и массивнее, чем был барс рядом с сусликом. Подметив это сходство, солдаты всегда тихо прыскали, когда их видели вместе.
– Проходи, Иоанн, садись! Я ради тебя приказал зажарить барана. Вы, русские, говорят, любите баранину - вот такую, с соком, приправами и рисом?
Баранина действительно источала аромат, но Иван покачал головой:
– Не мы, а половцы любят баранину с рисом и называют это пловом.
Эпарх удивлённо похлопал глазами:
– Как? А разве это не любимое блюдо русских?
– Любимое блюдо русских - хлеб. И щи. И уха.
– Что такое «уха»?
– Рыбный суп.